Грозное лето
Шрифт:
Крылов механически открыл папку, которую закрыл только что, и хлопнул себя ладонью по невысокому лбу, и как бы обрадованно произнес:
— Память, где моя память? Вот же она, бестия, лежит в папке преспокойно. И я уже докладывал о ней начальнику штаба, его превосходительству генералу Орановскому.
— Но телеграмма послана на имя главнокомандующего, а покоится все еще в вашей папке. Что сие означает, позвольте спросить? — возмущался Александр.
— Об этом вы сможете узнать у начальника штаба, милостивый государь, который мне приказал вручить ее генерал-квартирмейстеру, его превосходительству генералу Леонтьеву.
— И
Крылов побелел от негодования, однако сказал не резко, а даже как бы виновато:
— Успокойтесь, штабс-капитан. Ничего страшного не случилось. Все едино план, предложенный его превосходительством генералом Самсоновым, не будет нами одобрен, ибо верховный главнокомандующий повелел ему незамедлительно атаковать противника на всем фронте в соответствии с ранее данными директивами, кои вам положено исполнять со всем прилежанием и усердием, соответствующими военному времени…
Он сказал это своим монотонным, как у пономаря, голосом, не переводя дыхания, не обращая на Александра никакого внимания, будто и не говорил ему, и одновременно перебирал бумаги, перекладывая их с места на место, из одной папки — в другую.
— Это — преступление! И я доложу главнокомандующему и генералу Самсонову, — повторил Александр и стремительно вышел, захлопнув дверь так, что она прищемила роскошную портьеру и не закрылась.
Крылов встал из-за стола — длинный, надушенный, — поправил портьеру, закрыл дверь и уселся на свое место как ни в чем не бывало.
Александр сунулся в аппаратную, к искровикам, чтобы тотчас же передать радиограмму Самсонову, но не тут-то было: его не пустили. Он не растерялся, пошел в оперативный отдел и оттуда позвонил по телефону Самсонову и все рассказал.
Потом вышел во двор и пожалел о содеянном: «Орановский сотрет меня в порошок, уж Крылов постарается, — подумал он, но потом успокоился. — А пусть их. Здесь — война, а не гостиная, и я не обязан разговаривать салонным штилем. От этой телеграммы зависит судьба тысяч людей, всей армии, и мне нечего церемониться с этой тыловой крысой, Крыловым, и несть им здесь числа».
И вздохнул с облегчением, будто гору с плеч свалил, и тут только услышал заполнившую весь двор перебранку:
— …Я у вас русским языком спрашиваю, на каком основании и по какой необходимости вы, гражданский человек, оказались во дворе штаба фронта и что здесь делаете?
— Матерь бозка, я коммерсант, продаю табак, спички, разве это плохо, господин офицер?
— Арестовать! — раздался знакомый Александру голос. — И увести в контрразведку!
— Иезус-Мария, коммерсанту надо кормить детей, коммерсанту надо иметь деньги, а мне не разрешают иметь деньги и кормить детей. Что есть бог?
Торговца увели, потом увели второго, третьего, десятого. Александр смотрел на разгонявшего гражданских лиц офицера — тощего и длинноногого, — узнал его и громко сказал:
— Молодец, поручик, хоть одна умная душа сообразила разогнать этот базар.
Это был Максим Свешников. Обернувшись, он несколько секунд смотрел на Орлова непонимающими светлыми
— Александр, друг сердечный, какими судьбами?
И, подойдя к нему, обнял его и сказал:
— Шантрапа всякая бродит тут, ну, я и решил навести должный порядок. Наверняка половина из них — лазутчики, видит бог… Черт знает за чем смотрит наша контрразведка. Ну, дай же посмотреть на тебя… О! Да ты уже Георгия завоевал? И чин штабс-капитана? Эка, брат! За что? Когда успел? — сыпал он вопросы и затряс его руку. — Поздравляю от всего сердца, Саша, от всей души.
На них обратили внимание, некоторые подошли к Орлову, поздравили, а он неловко бормотал:
— Благодарю, Максим. И вас благодарю, господа. Получил и сам не знаю, за какие такие подвиги. Просто подшиб цеппелин вместе с Андреем Листовым. Он — из пулеметов, а я — из орудия. Под Млавой.
— С Андреем? И он, таким образом, получил Георгия? — радостно спросил Свешников.
— Получил… Ну, а ты что здесь поделываешь, тоже штабс-капитан, оказывается? Начальником контрразведки служишь, что гоняешься за лазутчиками?
— Кой черт! От Ренненкампфа прибыл с донесением, а начальство кошки съели… Отойдем в сторону, поговорим малость.
Они отошли в сторону, к развесистой ветле, в тень, и тут Александр спросил:
— И ты повышение получил? Поздравляю, Максим.
— За Гумбинен. Батарею противника захватил, в конном строю налетел с тыла. Говорит, что следующим георгиевским кавалером за Козьмой Крючковым буду я, но Ренненкампф что-то не торопится…
— За батарею полагается Георгий, никуда Ренненкампф не денется. Ну, рассказывай, как вы там воюете и почему нас не поддерживаете…
Свешников безнадежно махнул рукой и рассказал:
— Ренненкампф принимает газетчиков, упивается победой и опивается трофейными винами. Еще шлет депеши во все концы света о своей доблести на ноле брани, хотя его решительно никто на сем поле не видел… А-а, не стоит об этом. Офицеры и солдаты победили, а не генералы, исключая генерала Адариди, начальника легендарной двадцать седьмой дивизии. Сам вел ее в бой, лежал в окопах, бывал почти в каждой роте. И устоял, а потом погнал противника так, что оный исчез: ищут, ищут, а его нет, как в воду канул… В общем, ни черта не поймешь, что и где творится на самом деле. А у вас как? Как там ваш бывший наказный? Поносит, видимо, своего давнего друга в кавычках, Ренненкампфа? И правильно делает. Но у него такие связи при дворе, что ему и черт не брат, у нашего Ренненкампфа.
Александр кратко рассказал о положении во второй армии, о своей миссии к главнокомандующему и спросил:
— А куда запропастился Жилинский и вся его свита? Ни души из начальства, одни чиновники с погонами офицеров — скрипят перьями да пишут что-то или переписывают — я сейчас наблюдал за одним таким, за Крыловым, хотя он — гражданский. Не нравится он мне, мы с ним еще с Варшавы не сошлись характерами, как говорят.
— О, ты его обходи подальше, это личный секретарь Орановского еще со времен службы в Варшаве… А Жилинский поехал смотреть новое пополнение, сибирские части прибывают. Ты не знаешь здешних порядков: слышишь граммофон? Это значит, что начальства нет. Покажись оное — граммофон замолчит немедленно. Штаб-ротмистр Кулябко развлекается и офицеров развлекает. А ты лично к главнокомандующему?