«Грозный всадник», «Небывалое бывает», «История крепостного мальчика», «Жизнь и смерть Гришатки Соколова», «Рассказы о Суворове и русских солдатах», «Птица-Слава».
Шрифт:
— За жениховье здоровье!
— Горько, горько! — кричат крестьяне.
Целуются молодые.
Идут полноверхие чары:
— За то, чтобы полная чаша в доме!
— За здоровье отца невесты!
— За, женихова родителя!
— За матерей! (И разом, и по отдельности.)
И вдруг:
— За его светлость фельдмаршала князя Кутузова!
Поднялся Кутузов с почетного места:
— Увольте, увольте! Я не жених, — и сам подымает чару. — За матушку нашу — Россию. За богатырский народ!
— За Россию! —
Вернулся Кутузова в штаб свой с веселья. Окружили его генералы.
— Ваша светлость, вам ли по свадьбам мужицким ездить, здоровье свое не беречь. — И в адрес крестьян с укоризной: — Война кругом полыхает, а им хоть бы что, свадьбы себе играют. Как-то оно не совсем прилично.
— Прилично, прилично, — ответил Кутузов. — К мирной жизни народ стремится. Чует конец войны. Мир, а не бой, жизнь, а не смерть исконно в душе россиянина.
В лесу на поляне, меж сосен и елей, присмотрели солдаты отличное место. К ночлегу готовятся русские.
Мороз. Без малого тридцать. Утоптали солдаты сугробы, отбросали от центра снег. Навалили огромных бревен. Пожаром дыхнул костер. Пламя мороз съедает.
Греют солдаты спины, греют солдаты руки, шинели, развесив, сушат.
Сварили солдаты щи, приготовили кашу. Достали ложки, уселись есть.
А в это время в той же округе блуждали по лесу, сбившись с дороги, остатки какой-то французской промерзшей голодной роты.
Огонь приманил французов. Вышли они к поляне. Застыли при виде костра и каши. Желудки готовы прыгнуть наружу.
Не удержался какой-то солдат. Бросился к русским. Миску схватил у крайнего и кинулся снова в лес. Однако увяз в сугробе. Схватили его солдаты, притащили к огню.
Француз тощий. Кожа да кости. Лишь глаза, как у зверя, огнем горят.
— Тьфу, басурман, лишь кашу мою испортил! — ругнулся тот, что лишился миски.
— Ладно, Куняев, в Париже отдаст, — шуткой ответил кто-то.
То ли больно жалкий вид у голодного, то ли от огня размякли сердца солдатские, то ли чуют — конец войне, только не тронули наши француза.
Усадили его к костру, дали миску и ложку.
— На, наедайся.
— Откуда ты взялся?
— Как леший тебя не съел?
Уплетает солдатскую кашу француз, как удав, не жуя, глотает. А сам в сторону леса рукою тычет.
Смотрят туда солдаты. Не видно им ничего — от огня в темноту. А из леса французам видно. Видят они, что русские пленного не обижают. Смелый опять нашелся. За ним третий, четвертый, пятый… Потянулись «французы к костру.
Разглядели их русские. Батюшки светы! Не люди идут, а тени. А одежонка!.. Один, как священник, в поповской рясе. Другой по-бабьи в платок укутан. У третьего ноги, что куль, в рогожах. Четвертый, как конь, — в попоне.
Поднялись солдаты. Что им с такими делать?
— Ладно, садись к огню!
— У, да вас тут человек пятнадцать!
—
Накормили врагов солдаты. Что-то лопочут французы. Что не поймешь. Небось говорят спасибо.
Утром солдаты стали решать, что им с пришельцами делать. Как их считать? Казалось — за пленных. Да они же по собственной воле. Взять таких — какое же тут геройство.
Решали солдаты, решали.
— А ну их — пускай-ка себе идут!
Сообщают они французам.
Не уходят французы. Не верят.
— Да ступайте, ступайте!.. Лежачего русский не бьет!
— Куа? Куа? [31] — лопочут французы. Не верят в такое чудо.
Поднялся тогда Куняев, тот, чью кашу француз похитил:
31
Куа? (франц.) — Что?
— Да катитесь, мусью проклятые! Не стойте. Не злите солдатскую кровь, — и ругнулся. Да так, что французы сразу все поняли.
Подхватили они попоны свои и рясы.
— Мерси, гран мерси… [32] — И подальше от этого места.
Уходят остатки французской, чудом уцелевшей в России роты.
— Да, — переглянулись солдаты. — Выходит, и вправду близок конец войне.
1812 год. Декабрь. Неман. Граница России. Тот же мост, что летом полгода тому назад.
32
Мерси, гран мерси (франц.) — спасибо, большое спасибо.
Идут по мосту солдаты. Только не в эту — в обратную сторону. Не чеканят больше солдатский шаг. Не бьют барабаны. Не пыжатся дудки. Знамен не колышется строй. Горстка измученных, крупица оборванных — чудом еще в живых, покидают французы российский берег. Жалкий остаток великой силы. Доказательство силы иной.
Вышли русские к Неману, остановились. Вот он, конец похода.
— Выходит, жива Россия!
— Жива, — произнес седоусый капрал.
Смотрят солдаты — капрал знакомый.
— Ба, да не ты ли нам сказку тогда рассказывал?
— Я, — отвечает капрал.
— Значит, вырос телок в сохатого, — смеются солдаты. — Копытом злодея насмерть!
— Выходит, что так.
Легко на душе солдата — исполнен солдатский долг.
Стоят солдаты над обрывом реки, вспоминают былое время. Витебский бой, бои под Смоленском, жуткий день Бородинской сечи, пожар Москвы… Да, нелегок стал путь к победе. Будут ли помнить дела потомки… Немало пролито русской крови. Многих не счесть в живых.