Грозовая обитель

Уитни Филлис

Это правда, что она всегда находила Бута привлекательным. Но не потому ли трепетала в ответ на его призыв, что была грубо отвергнута Россом Грейнджером? Была ли она уверена, что нуждается в Буте, как он нуждается в ней? Может, все дело в боязни стать такой, как Летти, сухой и хрупкой, как лист травы из ее коллекции? Так не может ли эта боязнь подтолкнуть к отчаянным действиям?

Руки Камиллы дрожали, когда она зажигала свечу. Возможно ли, что Бут и есть тот, кто ей нужен? Конечно, между ними много общего: одинокое детство, неустроенность и неустойчивое

положение в прошлом. Тогда что же отталкивало ее от этого человека? Что вызывало недоверие? Она не знала, кем был Бут Хендрикс — художником или дьяволом.

Теперь Камилле было страшно в этом доме, как никогда прежде. Ее охватило дурное предчувствие, томительное и неотвязное. Бута не так-то легко остановить, если он что-то задумал. А он задумал овладеть ею. Ведь только в этом случае, он получит все, чего хочет от Грозовой Обители. Найдет ли она в себе силы противостоять его напору? Захочет ли их найти? Всегда ли будет этого желать?

Глава 19

Утром, когда Камилла снова должна была встретиться с Бутом лицом к лицу, ее охватил панический страх. Спустившись в столовую, она застала там кузена; он поджидал ее, стоя спиной к окну, из которого были видны цветущие травы Летти.

— Доброе утро, Камилла, — весело поздоровался Бут, когда она застыла на пороге, стараясь скрыть смятение.

Он поспешил выдвинуть для нее стул; в его подчеркнуто изысканных манерах сквозил оттенок насмешки, словно он вполне осознавал, как подействовала на Камиллу их встреча.

— Я внимательно осмотрел эту комнату и восхитился, — сказал он. — Ты сотворила чудо. Я вспоминаю, какое количество гнетущих трапез видели эти стены, когда они были оклеены темными обоями. Как я давился под суровым взглядом Оррина Джадда, а тяжелые портьеры только усиливали ощущение дискомфорта.

Камилле нечего было на это ответить. Она смотрела в свою тарелку, стараясь не встречаться с ним взглядом, пока Грейс подавала на стол кофе и овсяную кашу. Заняв место рядом с кузиной, Бут улыбнулся.

— Ты хорошо спала? — спросил он.

Камилла кивнула и приступила к еде. Как она могла делать вид, что все осталось по-прежнему после того, как Бут ее поцеловал?

Откровенно забавляясь, кузен передал ей сливки и сахар, поставил рядом с ее тарелкой баночку с медом. Затем взял нож и тупым его концом провел линию на скатерти.

— Послушай, моя дорогая. Помоги мне решить одну проблему. Теоретическую проблему. Видишь линию, которую я провел? Представим себе, что она символизирует жизненный путь мужчины. Солонка обозначает его рождение, салфетница — смерть. Ты следишь за моей мыслью?

— Нет, — ответила Камилла. — Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я еще не объяснил, в чем дело. А суть в том, что на определенных участках жизненного маршрута встречаются развилки, требующие от мужчины выбора. Или от женщины. Свернув в одну сторону, будешь идти по благоустроенной дороге, купаясь в удовольствиях, но не испытывая особого восторга. Выбрав другое направление, подвергаешься опасности:

возможно, тебе грозит катастрофа. Теперь ты видишь, в чем заключается дилемма? Выбор, который делает мужчина, зависит, по-моему, от того, что он собой представляет. Хотя я не уверен, что действительно стою перед выбором; но мне хочется думать, что это так.

Камилла взяла тост, намазала маслом и зачерпнула из баночки немножко меда, старясь не захватить в ложку плававших в нем хлопьев воска. Она так ничего и не ответила.

Бут, улыбаясь, наблюдал за ней.

— Вчера вечером я был готов поклясться, все остатки воска полностью растворятся в меду. В чем дело, моя дорогая? Сегодня утром мне удалось отвлечь тебя беседой?

— Я не знаю правил игры, в которую ты играешь, — призналась Камилла.

— Я просто спросил твоего совета по очень серьезному вопросу. Какую дорогу мне избрать, Камилла? В каком направлении идти?

— Разве ты еще не сделал выбор?

— Не уверен, что принял твердое решение. В данном случае оба пути кажутся мне одинаково соблазнительными. Вообще-то можно жить и работать в Грозовой Обители. Но я не тот человек, которому достаточно милостыни в виде гарантированного дохода.

Камилла не знала, что ответить. Увидев на пороге Летти, она с облегчением подняла голову.

— Доброе утро, дети. Как хорошо мне спалось в эту ночь! — воскликнула Летти. — Я ни разу не проснулась. Даже странно, что на этот раз меня не разбудили раскаты грома, как это всегда случалось в грозу.

— Бут дал вам снотворного, тетя Летти, — пояснила Камилла.

Летти села на стул, который выдвинул для нее Бут, и как-то странно посмотрела на племянника. Он заговорил прежде, чем она успела задать вопрос.

— Камилла права, дорогая. Мне не хотелось, чтобы ты всю ночь мучилась от головной боли. Я знаю, что ты терпелива, но на этот раз решил избавить тебя от страданий. Кроме того, мне захотелось остаться с Камиллой наедине, без дуэньи.

Щеки Камиллы залились румянцем; Летти, посмотрев на нее, отвела взгляд.

— Я понимаю, — сказала она и сосредоточила внимание на завтраке, не задавая лишних вопросов.

Бут взял ложку и перечеркнул линии на скатерти, подмигнув Камилле.

— Пожалуй, сегодня я не буду заниматься живописью, — объявил он. — У меня такое чувство, что моя модель не в настроении.

— Но картина почти готова, — вмешалась Летти. — Я буду рада, когда ты ее закончишь.

— Тебе ведь никогда не нравилась эта картина, правда, тетя? — спросил Бут.

Летти ничего не ответила.

Они еще завтракали, когда Гортензия вернулась из своей поездки на тот берег Гудзона. Бут подошел к двери, чтобы помочь перенести багаж. До Камиллы доносился звук их голосов; в столовую Бут так и не вернулся.

— Что произошло ночью? — спросила Летти, когда они остались вдвоем.

— Ничего, — ответила Камилла, стараясь не встречаться с тетей взглядом. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что случилось. — Кажется, гроза его взбудоражила. А я рано легла спать.