Грубая обработка (сборник)
Шрифт:
– В каком ящике?
– В моей ном нате.
– Вместе с носками?
Рею хотелось выйти из машины. Он не понимал, почему полицию заинтересовал какой-то нож и какое отношение это имеет к случившемуся.
– Зачем тебе нож, Рей? Ведь ты не берешь работу на дом, не счищаешь там лишний жир с туш?
– Для защиты.
– От кого?
– От кого угодно.
– От девушек?
– Конечно, не от девушек. Почему?
– Однако он был с тобой в ту ночь, не так ли?
– В какую ночь?
Пот проступил на лбу Рея, потен по носу.
– Ты знаешь, – улыбнулся Дивайн.
– Нет, не знаю.
– Ночь, в которую вы были с Сарой, в ночь, когда вы обнаружили Глорию.
– Нет закона, запрещающего
– О, Реймонд, здесь ты ошибаешься. Ношение холодного оружия, намерение причинить умышленный вред. Попадется не тот судья, и тебе обеспечен срок.
В машине было жарко и становилось еще жарче. Рей чувствовал запах своего и чужого тела, запах пота.
– Я ухожу. – Его руна потянулась к ручке. – Я хочу уйти.
– Ты никогда не пользовался им, чтобы попугать кого-нибудь, Реймонд? Заставить сделать что-то против воли?
Рей неловко потянул, и дверь открылась, выпустив его наружу. Сначала он думал, что полицейский рванет за ним, затащит обратно. Но тот просто сидел в машине, положив руки на руль, и ухмылялся, глядя, как Рей вначале пятился, потом почти побежал через улицу.
Всю дорогу вдоль Лондон-роуд, срезая путь мимо станции, пробираясь по дорожке для буксировки барж вдоль канала, Рей все время оглядывался назад, ожидая увидеть Дивайна, возникшего за спиной и догоняющего его. Когда он наконец вставил ключ в замок двери и свалился на кровать, он так сильно дрожал, что крепко прижал руки к телу и лежал так, не двигаясь, пока рубашка под курткой не стала жесткой и холодной.
14
Все было не так просто. День, который его интересовал (когда пропала девочка), был субботой, а не вторником. Как ни считал Дивайн. дни, ни раскладывал варианты, нужного ему результата не получалось. Каждый раз выходило, что это была суббота. Между часом и четвертью второго. Дивайн снова проверил на работе Реймонда: не было никаких данных, свидетельствующих о его отсутствии в течение двух часов. К тому времени, когда он ушел с работы, Глорию Саммерс искали уже почти четыре часа.
Если это отставить в сторону, что еще говорило против него?
Прыщеватый парень, нервное поведение и неприятный запах.
Вот и все.
Нет, еще: парень, который сильно потеет и носит с собой нож.
Дивайн был убежден, что, если он отправится к Резнику не с фантами, а со своими домыслами, догадками, инспектор сразу же его обрежет. Резник, однако, прислушивался к мнению Линн Келлог, даже Пателя. Дивайн же… для Резника и даже для Миллингтона был просто клубком мускулов с проблемой взаимоотношений с другими людьми и ничем больше. «Исправься или уходи» – это подразумевалось не один раз, говорили Марку это и прямо в лицо, когда его подследственных находили в крови. «Он распсиховался и сам поранил себя». Просить Резника поверить этому – все равно что убедить архиепископа Кентерберийского, будто мать Тереза совершила кражу.
– Успокойся, Марк, – остановил его недавно Миллингтон, несомненно, передавая мнение сверху, – нам известно все про твоего Реймонда. В ту минуту, когда что-либо еще укажет в его направлении, он будет у нас с такой скоростью, что решит, будто у него выросли крылья.
Вот почему Дивайн вернулся в участок, чтобы включиться в борьбу, которую вели его коллеги, борьбу, призванную улучшить показатель раскрываемости преступлений. Несмотря на радостный настрой министерства внутренних дел, которое постоянно заявляет всему миру, что число нераскрытых преступлений незначительно, их показатель колеблется около отметки в тридцать процентов. Вот к чему вернулся Дивайн – чтобы тратить большую часть своего времени на никому не нужные бумажки. Нем бы ни был человек, придумавший эту систему, он, несомненно, был канцелярской крысой. Его
В то утро в отделе Патель отгородился от всех, надев наушники, Линн Келлог писала кратное изложение какого-то допроса для суда, в суде же околачивался Нейлор, даже не зная, вызовут его или нет, чтобы дать показания против типа, ворующего автомобильные детали. Сержант прилип к зеркалу в мужском туалете и подравнивал свои усы. Резник за своим столом сражался с огромным бутербродом с ветчиной. Так кто же был занят делом?
«Если бы мне пришлось начинать сначала, – мечтал Дивайн, – не задумываясь, стал бы профессиональным игроком в регби или нейрохирургом».
Резник расправился со своим бутербродом и стал снова просматривать окончательное заключение медицинской экспертизы. То, что удалось вынести со старого железнодорожного склада, было в таком состоянии, что требовались дни, а не часы, чтобы разобраться, отделить все, вступившее в контакт с телом Глории. Большая часть того, что скрупулезно соскабливали с пластиковых пакетов, было заражено плесенью и вряд ли могло оказаться полезным. Однако в лаборатории удалось извлечь из-под ногтей девочки несколько крошечных нитей вязаного материала, красных и зеленых. От ковра или половика? Хотя обсуждения и не было, мнения склонялись больше ко второму.
Как же это происходило? Заворачивал ли убийца тело в половик, прежде чем перевезти его в другое место? Было ли это до того, как он засунул тело в пластиковые пакеты? Если да, то каким образом он перевозил труп? На заднем сиденье автомобиля или в багажнике?
Резник отдавал себе отчет, что, может быть, действия, вызвавшие смерть девочки, и происходили на половике, а может быть, до этого были какие-то другие действия, связанные с половиком.
Когда эти ниточки попали под ногти? Резник встал и начал ходить вокруг стола, преследуемый картинами, которых лучше не видеть. В какой момент? До того как девочка впала в панику, стала кричать, вырываться, ударять кулачками; до того как ее пришлось держать, уговаривать, заставлять замолчать, пока не наступил конец? Хотя, вполне вероятно, половин был уничтожен, нельзя было исключить и другую возможность, а именно – что он все еще лежал в центре совершенно обычной комнаты, где Глория закончила свою короткую жизнь.
Резник снова сел. В одном он был совершенно уверен – убийца Глории ходил где-то по городу и вел, судя по всему, вполне нормальную жизнь. Он боялся лишь, что, прежде чем они найдут его, он может нанести новый удар.
Первым порывом Рея было пойти к ней и рассказать о своих чувствах. Выложить ей все и расцеловать прямо среди ореховых пирожных с кремовой начинкой и мятных конфет. Но он знал, что это был бы неверный шаг, сделанный под настроение. Он должен научиться контролировать свой темперамент. Не один раз дядя отзывал его в сторонку и объяснял его промахи. «Рей-о, ты не можешь поступать, действуя по первому побуждению. Так ведут себя дети, а ты уже не ребенок. Если ты будешь жить так и дальше, то люди начнут думать, что с тобой не все в порядке». «Нет, со мной все нормально. Все это пустяки». Он заверил себя, что беспокоиться не о чем.