Грубая обработка (сборник)

Харви Джон

– Очень удобно.

Линн бросила короткий взгляд на дом. Над входной дверью все еще горела лампочка, в гостиной было заметно движение занавесок, кто-то подглядывал, желая знать, ушли ли они или останутся здесь.

– Что мы будем делать, сэр? – спросила она.

– Утром навалимся на него снова, может, он вспомнит случившееся по-другому. А до тех пор пускай поволнуется.

Повернувшись, Линн мельком взглянула на Нейлора. Ей хотелось бы продолжить разговор, начатый в трактире. Но был еще Резник, стоящий около ее машины и дожидающийся, чтобы

она подбросила его до дома. И она знала, почему он не хотел садиться за руль сам – от него все еще попахивало виски.

– Спокойной ночи, Кевин. – Она махнула рукой.

– Спокойной ночи, Линн, спокойной ночи, сэр.

Хлопнули дверцы, заурчали моторы, и машины растворились в ночи. Занавески на окнах Шеппердов в последний раз колыхнулись, и окна закрыли.

Стивен Шепперд отошел от окна и, проходя по комнате, ухитрился ни разу не взглянуть в лицо жены, не отрывавшей от него глаз.

– Куда это ты собрался? Он был уже почти у двери.

– В кровать, – он даже не повернул головы, – уже поздно.

– Садись.

Стивен не сдвинулся с места, лишь рука его отпустила дверную ручку и упала вниз, да опустились плечи.

– Садись и рассказывай.

Ему хотелось не видеть и не слышать ее, а выйти за дверь, и не в кровать, которую он делил с женой, а на улицу, куда угодно, лишь бы не было этого разговора.

Он вспомнил, как однажды, мальчишкой лет двенадцати, тринадцати, дожидаясь неприятного разговора с матерью в своей комнате, он с головой зарылся в подушки и мечтал, чтобы все прошло как сон. А мать стояла рядом с кроватью, и так не могло продолжаться вечно.

– Стивен.

Опустив голову, он повернулся и подошел к своему стулу. Теперь они сидели вдвоем.

– Ты должен рассказать мне, Стивен.

«Я твоя мать, ты можешь рассказать мне все».

– Стивен?

Ну вот. И тогда мать постепенно вытянула из него всю правду. По мере того как слова слетали с его уст, он видел, как напрягались мускулы на ее лице, глаза расширялись, менялся цвет лица, пока его не покрыла густая красна стыда.

– Я жду, Стивен.

– Нет.

– Ты не можешь не сказать мне.

– Но мне нечего сказать.

– Нечего?

– Нет.

Она медленно качала головой, а сжатые губы могли даже сойти за улыбку.

– Ты же знаешь, что не сможешь мне солгать, Стивен.

– Я не лгу.

Она слегка встряхнула руками, как человек, стряхивающий с одежды крошки. Мол: «Что это ты воображаешь, что можешь обмануть меня? Разве я не знаю тебя лучше, чем ты сам?»

– Я плавал во второй половине дня, в воскресенье. Ты знаешь, что это так. Что бы они ни говорили, меня там не было.

– А рисунок?

– Мы не видели никакого рисунка.

– Другие люди видели. Разве этого недостаточно?

– Почему? – Его голос дрожал от злобы и отчаяния. Он поднялся, но никак не мог встать твердо на ноги. – Почему, что бы ни случилось, ты веришь всем, кроме меня?

– Это неправда, Стивен. Это нечестно.

– Нечестно?

– Если ты бегал

в тот день, почему не сказать полицейским? В чем здесь преступление?

– Джоан, послушай, посмотри на меня, послушай! Я не бегал, не бегал в воскресенье. Я был в центре отдыха, плавал. Я не понимаю, почему ты не можешь поверить мне.

– Стивен, я вынимала твои вещи из сумки, когда ты вернулся домой. Смотрела, не нужно ли что постирать. Твои плавки не были даже влажными.

Когда они проезжали через центр, Резник говорил очень мало, и Линн чувствовала, как нарастает его внутреннее напряжение. Если Стивен Шепперд проводил часть своего свободного времени в классе жены, что вполне вероятно, учитывая его умение мастерить, он обязательно встречал Эмили, и, что очень важно, она также знала его. Ему бы не составило никакого труда взять ее адрес в справочнике и узнать, что ее дом достаточно близко, чтобы включить его в маршрут своей послеобеденной пробежки. Это вполне по силам даже мало тренированному человеку средних лет.

Но Резник не высказывал вслух свои мысли. Он расспрашивал Линн о ее родителях, о здоровье отца, о птицеферме. Слушая девушку, он даже представил жирного каплуна, который, без сомнения, проделает вместе с Линн предрождественское путешествие и затем будет перенесен из ящика его стола сначала в холодильник, а потом и в печь.

Линн резко затормозила и остановилась напротив дома Резника.

– Завтра ранний старт, сэр?

– Несомненно. – Быстрая улыбка, и он исчез. Промелькнуло лишь белое пятно его руки, гладившей кота, который встречал хозяина на каменной ограде.

Линн развернула машину и поехала обратно по Вудборо-роуд. Небо внезапно прояснилось и наполнилось звездами. Автомобиль Нейлора был припаркован между театром «Лейс Маркит» и автостоянкой для практикантов. Он ждал ее.

– А если бы я не пришла?

– Чепуха. Пришла бы.

Кевин Нейлор заметно нервничал, ему необходимо было выговориться.

В холодильнике была всего одна банка пива «Хейнекен», и Линн предложила разделить ее, но Нейлор отрицательно покачал головой. Тогда она поставила чайник и нашла музыку, хотя нельзя сказать, что Джоан Армтрейдинг полностью соответствовала обстоятельствам. По ее мнению, Кевину больше всего нужна была хорошая чашка чая.

– Как давно это случилось? – спросила Линн и, видя, как он вертит в руках пачку «Ротманс» и зажигалку, подвинула к нему блюдце. – Возьми для пепла.

– Я знаю, это звучит глупо, но мне трудно даже определить. Такого не было, чтобы я пришел с работы и оказалось, она собрала вещи и ушла. Все происходило постепенно, месяц за месяцем. Началось с того, что она брала с собой ребенка и оставляла его у своей матери, с каждым разом на все более длительный срок. Довольно разумно, хотя мне это совсем не нравилось. Разумно потому, что она была в угнетенном состоянии из-за ребенка и очень мало спала. Так что, пока ребенок был там, Дебби, по крайней мере, получала несколько часов отдыха, да и я тоже.