Грубая обработка (сборник)
Шрифт:
– Миссис Моррисон, Джоан Шепперд. Надеюсь, вы не возражаете, что я пришла к вам?
– О нет. Конечно, нет. Я…
– Я хотела раньше. Я собиралась только…
Они обе стояли там, глядя друг на друга, но каждая думала о своем.
Для окружающих они выглядели бы как мать и дочь.
– Пожалуйста, – пригласила Лоррейн, отступая назад, – не войдете ли в дом?
– Спасибо, я не имела в виду…
– Нет, входите, пожалуйста.
Пока Лоррейн кипятила воду для чая, Джоан Шепперд расточала похвалы уютному дому, чистоте кухни,
– Эмили была… – начала она, но спохватилась и поправилась, – она – умный ребенок, всем интересуется. Можно заметить ее успехи с начала семестра.
Лоррейн в ответ улыбнулась.
– Ничего не было слышно?
– Боюсь, что нет.
– И у вас совершенно нет представления?..
– Нет, на самом деле. Совершенно никакого. Джоан отпила чай, спросила Лоррейн о Майкле, о матери Эмили.
– Она в больнице, – ответила Лоррейн. – Диана нездорова уже порядочное время. Вряд ли она, бедняжка, знает о том, что произошло.
Когда Джоан Шепперд подняла глаза, по лицу Лоррейн струились слезы.
– Извините меня, – проговорила она. – Мне действительно лучше было бы не приходить. Это необдуманно с моей стороны, это только расстроило вас.
– Нет. – Лоррейн, покачала головой. – Я боюсь, что плачу все время. Иногда я этого даже не замечаю. – Она вытащила из кармана смятую коробочку бумажных салфеток и стала открывать ее. – Вчера я пошла уплатить человеку, который мыл окна, и со мной случилось то же самое. Он стоял и удивленно смотрел мне вслед, а я даже не сообразила почему.
Она промокнула щеки, осушила глаза, прочистила нос и спросила Джоан Шепперд, не хочет ли она еще чашечку чая.
– Нет, спасибо. Он был превосходный. – Она потянулась пожать Лоррейн руку. – Я хочу, чтобы вы знали, как я переживаю за Эмили. Я много думаю о ней.
Слезы вновь навернулись на глаза Лоррейн, и она отошла к мойке, отвернула воду, чтобы она уносила с собой и слезы. «Эмили была». Майкл сказал то же самое лишь вчера вечером, сам, здесь, в этой комнате. «Эмили была». Тогда получается, что только полиция считает, что существует еще какой-то шанс, что она может быть найдена живой? Или они тоже просто делают вид, не имея возможности признать то, что умом и сердцем понимают: где бы она сейчас ни была, Эмили, она, конечно, уже мертва?
– Так не может продолжаться.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Ты не можешь постоянно игнорировать меня. Стивен стоял у своего верстана в подвале, спиной к лестнице.
– Я не игнорирую тебя. Я работаю.
Джоан посмотрела на его мясистую шею, широкие плечи, наклоненные вперед.
– Что сказала полиция?
– Ничего.
– Тогда что произошло после обеда?
– Ничего. Они устроили опознание, выстроили в одну линию мужчин, чтобы эта женщина опознала меня.
– Какая женщина?
– Я не знаю. Откуда мне знать? Во всяком случае,
– Что ты имеешь в виду?
Он взглянул ей в лицо, развернув при этом только верхнюю часть корпуса.
– Что она не узнала меня. Она не могла. Меня там не было.
– Где?
Стивен повернулся обратно и потянулся к верстаку.
– Я плавал. – Он склонился над верстаком, сосредоточенно обрабатывая дерево, пока не услышал, что шаги его жены удаляются и дверь закрылась. Было что-то особое в только что обработанном дереве: его гладкая поверхность, исходящее от него тепло, как от живого тела.
«Партридж» был забит. Все места были заняты, у обоих баров стояли группы клиентов, встречались также одиночные выпивохи, бережно державшие двумя руками свои пинтовые кружки. Чарли и Вивьен пришли сюда по ее предложению. Она знала этот трактир и иногда его посещала. Резник же уже давно приглядел его, как одно из немногих оставшихся мест, где разговор не разбивался о «Кариоку» и грохот музыкальных аппаратов. Они отыскали себе место около задней стенки между группой студентов, практикующихся в разговоре по-испански: «Как вы спросите пинту пива, сыр и кукурузные хлопья в Мадриде?», и студентов из Политехнического, одетых в пальто от Оксфама и жалующихся на стоимость компакт-дисков и на то, как трудно прожить прилично на стипендию?
– Я вела одну группу здесь неподалеку, за углом. – Вивьен улыбнулась.
– Канадские исследования?
– Не совсем тан. Женщины и Утопия. Или это были Утопии? Я не могу вспомнить.
Она была одета в зеленую вельветовую юбку и свитер цвета ржавчины с обтягивающим шею воротником. С плеч спускался расстегнутый плащ из легкой хлопчатобумажной ткани. Она удивила Резника, который поторопился заказать ей сухое белое вино, попросив водку с тоником.
– Теперь вы там больше не работаете?
– Я только замещала преподавателя. – Она покачала головой. – Когда работаешь в университете не на полной ставке, все время дожидаешься, когда кто-нибудь из коллег переедет или умрет.
Резник улыбнулся.
– У меня есть сержант в подобном же положении. Вивьен выпила еще водки.
– Извините за случившееся. Из-за этого я и хотела видеть вас. Извиниться.
– В этом нет нужды.
– Вы разозлились.
– Я был разочарован.
– Вы думаете, что это он? Я имею в виду, вы думаете, что он виноват в том, что случилось с девочкой?
– Кто?
– Третий номер.
Небольшое количество пива пролилось из кружки, которую Резник держал в руке, и потекло на пол.
– Вы узнали его?
– Нет, не узнала. Действительно не узнала, иначе я бы сказала.
– Тогда что вы имели в виду, сказав: третий номер?
– Ну… – она отпила еще водки, -…он выглядел похожим больше других на того, которого я видела тогда, в этом нет никакого сомнения.
– Тогда я не вижу, почему…
– Понимаете. Я должна быть уверена. Я должна быть готова идти в суд…