Группа сопровождения
Шрифт:
…Та же березовая роща, те же желтые листья, чуть слышно шуршащие под ногами, прохладный по — осеннему ветерок, обдувающий спину… Те же, да не те. Игорь, поминутно оглядываясь, шел по тропе, то и дело сворачивая с нее под укрытие деревьев, готовый в любую секунду броситься в глубину леса. Он ждал погони. Но ее не было.
Во время очередного зигзага, Уфимцев только собрался перевести дух и выкурить сигарету, как из-за кустов, как раз со стороны леса, куда он собирался бежать, к нему шагнули две фигуры. Журналист едва не выронил пачку
— Ну? — без предисловий произнес тот, останавливаясь перед Игорем и поднося зажженную зажигалку к кончику его сигареты. Уфимцев при других обстоятельствах обязательно оценил бы этот эффектный жест, как и само неожиданное появление контрразведчика, но в данный момент сил на удивление и восхищение не было.
Журналист в ответ прикурил сигарету, старясь спрятать дрожь в пальцах, затянулся, поперхнулся дымом, тяжко закашлялся. Сунгоркин стоял рядом и терпеливо ждал. Подавив кашель, Игорь также молча протянул капитану газетный сверток с ампулами.
— Что это? — спросил тот, не торопясь брать его в руки.
— То, что вы искали. Не боись, они запаянные…
Смеркалось. Накрапывал дождь. Ветер с Волги гнал листву и мусор вдоль главного рыбинского проспекта, именовавшегося до революции 1917-го «Крестовским». Проезжали редкие троллейбусы. По мокрому, узкому тротуару, едва освещенному тусклыми редкими фонарями, торопливо семенили прохожие, вжимая голову в плечи перед враз наступившей осенью. Уфимцев сидел на тяжелом дубовом стуле, смотрел в заплаканное окно в баре, обитом мореной сосной, с тяжелыми, стилизованными под старину, светильниками над столами, и пил бренди «Сленчев бряг».
Изделие из коньячного спирта, разлитого по пузатым, из зеленого стекла, бутылкам в подпольном заводике где-то под Москвой, никоим образом не напоминало настоящий бренди одноименной марки, появившийся в первопрестольной еще в 90-м. Однако это был единственное изделие в баре, которое можно было отнести к «коньякам». Остальной народ пил водку. Уфимцеву же не нужно было туманить голову — требовалось согреть душу. Поэтому он цедил коньячный спирт, привезенный откуда-нибудь из-под Грозного, и вспоминал события прошедшего дня.
В той роще Сунгоркин забрал у него уцелевшие ампулы, внимательно рассмотрел и засунул в портмоне листок бумаги с координатами погибшего самолета, переданные Игорю Сиплым. Выслушал короткий рассказ, потом протянул Уфимцеву руку:
— Спасибо за помощь. Дальше мы сами, — улыбнулся, — с меня причитается. Давай, Игорек, двигай к шоссе, там тебя машина ждет: добросит, куда скажешь, в Ярославле.
— Не, — помотал головой Игорь, — У меня еще в Рыбинске дела есть. До Ярославля сам доберусь, автобусом.
Он вдруг вспомнил о девушке со светлыми волосами, Любе. В конце концов, должно же произойти хоть что-то хорошее в этой чертовой командировке!
— Ну, как знаешь, — пожал плечами капитан, — Я бы на
Игорь вместо ответа еще раз пожал Сунгоркину и его незнакомому спутнику руки и, не оглядываясь, пошел в сторону шоссе.
Подождав, когда джинсовая спина журналиста скроется за деревьями, спутник повернулся к Сунгоркину:
— Ты рисковал, Андрей. А если бы с парнем что-нибудь случилось?
— Процентов тридцать риска — это нормальный уровень. Я же не мог светить своего источника в окружении Сиплого: если бы на них вышли мы, то этот старый уркаган наверняка догадался, что «протечка» произошла из его окружения. А тут прямо в масть подвернулся этот журналист. И «легенда» у него была вполне правдоподобная.
— Интересно, если в ампулах действительно яд, то почему Сиплый не сдох сразу?
— А хер его знает. Вполне возможно, что среди груза самолета действительно были какие-то сильнодействующие вещества. Дыма без огня не бывает: Маков и Кружкин, рассказывая о них на допросах, вряд ли так согласованно врали… Впрочем, вскрытие покажет, что там валяется на дне среди обломков самолета. Так что пора заряжать группу аквалангистов.
— С уголовниками что будешь делать?
— Ничего, — ответил Сунгоркин, — Пусть живут, романтики ножа и топора. Хотя, о Сиплом это уже не скажешь.
Об этом разговоре Уфимцев не знал, да и не узнает никогда. Единственное, что Игоря мучило, пока он шел к ожидавшей машине, так это факт, что написать об этом приключении он не сможет никогда. По крайней мере, лет десять. Об этом, на прощанье предупредил все тот же капитан Сунгоркин:
— Подписок о неразглашении с тебя брать не буду, но учти, Игорь, болтать об этом не рекомендуется. Да и писать тоже… Без компетентного подтверждения твоя статья будет лишь блефом, а государство все это будет отрицать. И выйдешь ты в глазах общественности всего лишь балаболом, который в командировке нажрался, потерял фотоаппарат, попал в отделение милиции, а чтобы отмазаться перед своим начальством, придумал такую байку. Да и твой редактор статью не пропустит, несмотря на всеобщую гласность: чтобы без доказательств пугать целый город, нужно быть полным мудаком.
— Фотоаппарат-то я нашел, — ответил Игорь, которому тон капитана нравился все меньше.
— Так снова потеряешь. Дурное дело нехитрое.
— Пугаешь?
— Нет, Игорь, выношу благодарность. На самом деле ты сделал очень большое дело. И ты рисковал. Ей-Богу, если бы все происходило в старые времена, ты бы благодарность от органов получил, а сейчас… Это тебя только скомпрометирует. Вот, бля, времена-то пришли: выполнение гражданского долга — компрометация! Ладно, Гоша, иди. Бутылка армянского коньяка все равно за мной… Ну как, договорились?