Группа захвата
Шрифт:
– Что? Деньги? – усмехнулся дедушка Гриша. – За такие вещи срок дают, а не деньги…
Мы все замолчали. Мы молчали и молчали, и я понял внезапно, почему мы молчим. Нас настиг страх, от которого отвлекала работа. Затем дедушка Гриша кашлянул и осторожно сказал:
– А может быть, не надо нам демонстрации? Как-то непривычно это. Народ нас не поймет. Я тут двадцать лет живу, ни одной демонстрации не припомню! Разве что на первое мая да в ноябре, но то совсем другое…
– То есть как не надо? – удивился учитель.
– А вот так! Позвоним Волчанову,
– Как срежете? Застрелите? – дрогнувшим голосом спросил учитель.
– Ну, а вы что думали! – раздраженно воскликнул дедушка Гриша. – Вы полагаете, я шутки тут шутить буду? Я старик, мне терять нечего! Пусть посадят потом, плевать!
– Но этого не нужно! Вы просто убьете его, а нужно совсем другое! Как вы не хотите понять! Потом его же именем улицу назовут…
– Я думаю, часа через полтора мы можем идти, – сказал я. – Дойдем до площади и остановимся напротив собора, где книжный магазин. Посмотрим, что будет дальше! Они не тронут нас…
– А винтовка? – недовольно спросил дедушка Гриша. – Вы что же, предлагаете оставить ее дома?
– Конечно.
– А как мы будем защищаться?
– Не знаю… Мне кажется, защищаться нам не придется. Наоборот, мы атакуем. Винтовку нужно оставить. Иначе это уже не демонстрация, а что-то иное. Люди будут смотреть не на наш лозунг, а на винтовку.
И потом, у Волчанова появится повод открыть огонь, – я выдержал паузу. – И вообще, я подумал, может быть, дедушке Грише оставаться в доме? Чтобы было кому прикрыть нас на случай отступления…
Это была уловка. Мне хотелось как можно скорее прекратить спор о винтовке. Я боялся, что упрямый старик и в самом деле потащит винтовку за собой, и тогда эти шакалы не упустят своего и перестреляют нас как куропаток.
– Кто, я останусь дома? – воскликнул дедушка Гриша и посмотрел на меня так, что, казалось, сейчас он возьмет меня за грудки. – Я тебе покажу «дома», сукин сын! – разъярился он и в самом деле взял меня за ворот рубашки…
Солнце стояло уже довольно высоко, когда мы вышли на улицу. Наш сильный лозунг был свернут и выглядел как две свежеоструганные палки, обмотанные белой тряпкой, сквозь которую просвечивало что-то красное. Со стороны могло показаться, что белый материал испачкан в засохшей крови.
Солнце взбодрило нас, внушило радость и веру. Я жил в тропиках и хорошо знаю, что значит каждый день видеть солнце и высокое голубое небо. Это счастье, которое можно оценить, лишь утратив его. Мы медленно шли по улице и посматривали по сторонам. Было тихо и подозрительно безлюдно.
– А что, там на колокольне есть колокол? – обратился я к дедушке Грише. Хотелось о чем-нибудь говорить.
– Старухи говорят, что колокол есть, – неохотно отозвался тот. Он тревожно оглядывался по сторонам и был явно не расположен к разговорам. – Говорят, снимать поленились
– Вы уверены, что колокол там? – переспросил я.
– Там! – подтвердил учитель и с интересом заглянул мне в глаза. – Василий Петрович рассказывал: их как-то на субботник в собор пригнали. Там склад минеральных удобрений, вот они там и работали, мешки таскали с одного места на другое. Он сам поднимался на колокольню и видел колокол. Говорит, огромный такой и весь зеленый. Показался ему похожим на лешего…
– Мы поднимемся на колокольню и ударим в набат! – сказал я.
– Там закрыто! У колокола нет языка. И вообще… Что за странная идея! Вы хотите славы Герцена? Так ведь он из Лондона в колокол звонил, это было безопасно и легко, а мы тут… – учитель замялся, подыскивая слова.
– А что! Это будет здорово! – воодушевился дедушка Гриша. – Колокольный звон – это красиво! Я сто лет уже не слышал, но помню: это красиво. Особенно если большой колокол.
– Но там закрыто! – повторил учитель. – Там замок и, может быть, даже сторож. Хотя нет, сторожа нет…
– Нужно что-нибудь тяжелое, – сказал дедушка Гриша.
– Зачем? – встревожено спросил учитель.
– Чтобы в колокол ударить!
– Это мы найдем! – сказал я.
Мы подходили к площади, над которой, окруженный безобразными бетонными коробками, возвышался собор. Город словно вымер. По дороге нам так и не встретилось ни одной живой души. Не было и канареечных машин, появления которых я ожидал со страхом и злобой.
– Что-то пусто тут совсем… – пробормотал дедушка Гриша. – Зря старались только.
– Да нет же, так не может быть! – заволновался учитель. – Люди должны быть! Воскресенье сегодня…
Мы остановились напротив собора. Мы были одни на залитой солнцем площади.
– Что будем делать? – спросил дедушка Гриша. – Я же говорил, винтовку надо было брать. Сейчас бы пошли к Волчановым! – брюзгливо добавил он.
– Может быть, подождем? – неуверенно предложил учитель.
Я молча развернул часть нашего знамени и протянул учителю другой черенок. Он взял. Буквы на солнце стали рубиново-красными, ткань похоронной простыни дедушки Гриши сияла белизной. Наше знамя показалось мне замечательно красивым.
Какое-то время мы топтались на месте, не зная, в какую сторону обратить наш лозунг. Потом, не сговариваясь, повернули его к собору. Дедушка Гриша отошел на несколько шагов, полюбовался на свою работу и сказал:
– Вот так и будем стоять как дураки! Народ по углам разбежался и ждет, когда приедут и Волчановых заберут. Говорил я, не надо этого ничего! Тут отродясь демонстрации такой никто не видел…
Он осекся, потому что из-за угла здания книжного магазина «Восход» стали появляться люди. Их было человек тридцать, такая небольшая толпа, которая, словно по команде, высыпала из-за угла. Учитель показал мне глазами на толпу, я слегка кивнул. Дедушка Гриша тоже увидел людей и преобразился: приосанился, стал выше, застегнул все пуговицы на строгом черном костюме.