Групповые люди
Шрифт:
— Ах, тебя обижают? За все в этой жизни надо платить, брат, и за удовольствия тоже… Как ты считаешь, Разводов? — это уже не к Васе был вопрос, а к подошедшему Разводову.
— Совершенно верно, гражданин начальник, — включался тут же в игру дежурный Разводов. — Васе кажется, что его все обижают, а напрасно…
— Значит, никто его не обижает в нашем трудовом и показательном коллективе?
— Никто и не может его обидеть. Это в других коллективах есть обиженники, а у нас их давно нет.
— Правильно говоришь, Разводов.
— Слушаюсь, гражданин начальник. Вечером я доложу вам о результатах беседы.
Где-нибудь в обеденный перерыв многие видели, как сопротивлялся Вася Померанцев, не желая идти на "беседу" с верзилой Разводовым, который, работая на публику, скоморошничал, подражая, возможно, Зарубе или другим воспитателям:
— В нашем социалистическом государстве самое дешевое воспитание. Я из тебя сделаю радостного человека…
Я видел, как черные испуганные глаза Померанцева искали поддержки у заключенных и как каждый, с кем встречался его взгляд, смеялся ему в ответ. Во мне закипела злость, но Лапшин, с которым я фактически не расставался, уводил меня от греха подальше. А через несколько минут, должно быть после всесторонней беседы, Разводов возвращался с Васей, и толпа заключенных встречала их веселым хохотом, вопросами, репликами.
Видя все эти издевательства над Васей Померанцевым, я однажды не удержался и обратился к Зарубе с просьбой:
— Все-таки вы должны что-то сделать с Васей Померанцевым, он долго так не протянет. — В те дни Заруба работал над темой "Макаренковские традиции в воспитании коллектива заключенных". Ему Лапшин печатал доклад для январских педагогических чтений.
Заруба пристально посмотрел на меня. Мы стояли в лесу. Отряд работал, и работами руководил Багамюк. Меня в сторонку отвел Орехов.
— Вам сколько осталось отбывать? — спросил он. — Семь месяцев? А мне всю жизнь. Это разные вещи. Вы через полгода снова окажетесь в нормальном мире, а я буду здесь до упора. Вот в этом разница между нами. Еще неизвестно, кто из нас в этой жизни больше наказан — вы или я. И неизвестно, кто из нас тюремщик…
— Я не понимаю вас, — удивился я.
— А тут нечего понимать. Не лезьте не в свои дела, если хотите уехать отсюда целехоньким.
— Вы мне угрожаете?
— Разъясняю. Что касается отношений Багамюка, Васи и всего нашего коллектива, то здесь, поверьте, все естественно и закономерно. И Макаренко поначалу смотрел на воровство и прочие нарушения сквозь пальцы. Он заботился лишь об одном — чтобы каждый работал. А мы работаем намного лучше других коллективов. У нас настоящая сознательная дисциплина, потому что развиваются демократические начала, за все отвечает самоуправление, я почти не вмешиваюсь в организацию труда. Посмотрите, что происходит сейчас.
Я прислушался к тому, о чем спорили Багамюк, Колягин и Макаров.
— Я
— Есть еще бензин, — оправдывался Макаров.
— Я что, паскуда, два раза тебе должен говорить одно и то же! Да куда ж ты валишь, сучья душа! — это уже другим орал Багамюк, отскакивая в сторону от падающей спиленной сосны…
Работа, одним словом, кипела вовсю, и Багамюк был ее двигателем.
— Я где-то вычитал, — продолжал как ни в чем не бывало Заруба, — что воспитатель не должен вникать во все межличностные отношения воспитуемых. Должна быть предоставлена и некоторая свобода…
— А вы иезуит, — прошептал я едва слышно.
— Что ты сказал? Повтори, Степнов, что ты сказал! Я повернулся и пошел к месту своей работы.
— Степнов, вернись немедленно! Я кому сказал, вернись!
Я хотел было что-то ответить ему, но не успел, ко мне подскочил Багамюк, схватил больно за плечо и швырнул в сторону Зарубы.
— Багамюк! — резко проговорил Заруба. — Заключенный Степнов поставил вопрос о несправедливых отношениях в нашем коллективе.
— Степнов постоянно нарушает дисциплину, гражданин начальник. Вот сегодня он самовольно покинул место работы. Надо поставить о его поведении вопрос на Совете коллектива.
— Он считает, что в нашем коллективе имеют место насилия над личностью и правами человека. Он имеет в виду Померанцева. Кстати, как сейчас работает Померанцев?
— Старается, гражданин начальник.
— Так вот и поставьте Степнова работать в паре с Померанцевым, пусть Вася проведет с ним воспитательную работу.
— Все понятно, гражданин начальник, — отвечал бойко Багамюк. — Пошли, Степнов.
Я не хотел уходить. Багамюк обнял меня толстой своей лапищей и увел от Зарубы.
Я был в растерянности. Я ждая: сейчас Багамюк объявит, что решением высшей власти организован новый сводный отряд, состоящий из двух человек — Померанцева и Степнова, причем командиром отряда назначен Померанцев, которому поручено провести беседу с заключенным Степновым. Так все и было. Как только были произнесены эти слова, Померанцев в один миг преобразился, стал изображать начальника, заорал на меня:
"Встать!" Я, может, и продолжал бы сидеть, если бы кто-то сзади не бросил за воротник моей рубахи окурок. Я вскочил, как ужаленный, волчком заметался по лесу, пытаясь под хохот заключенных понять, что же происходит, а Багамюк между тем орал в сторону Зарубы:
— Гражданин начальник, заключенный Степнов не желает подчиняться трудовой дисциплине.
Наконец мне удалось выкинуть окурок из-под рубахи, и я схватил топор и в ярости пошел на Багамюка. Багамюк заорал что есть мочи, по-шутовски заорал, точно проигрывая роль заученной пьесы: