Грусть белых ночей
Шрифт:
Первым из траншеи вываливается Смирнов, за ним — Кисляков. В касках они кажутся незнакомыми: бегут, немного пригнувшись, наклонив головы. Сергей, сжимая в руках автомат, старается от них не отставать. Земля под ногами словно пульсирует — вздрагивает от бесконечных взрывов.
Сергей чувствует, как в теле начинает бунтовать кровь. Сердце стучит сильно, часто, лицо горит, все существо словно пронизано электрическим током. Чувство, которое нарождается в душе, близко к увлеченности, неистовству, наивысшей радости: он готов бежать к лощине, за лощину,
Они добежали только до середины лощины, как ожил передний край врага. С пронзительным треском и хлопаньем рвутся мины. Ненасытной злобой захлебываются пулеметы. Двое бойцов в шинелях, спины которых мелькали перед Сергеем, исчезли. Где они? Убиты, ранены или просто так попадали? Во рту горечь. Ноги подкашиваются. Но еще бежит Сергей. Кто-то налетает на него сзади, валит на землю. Спереди, сбоку взрываются черные фонтаны земли. Теперь и Сергей видит: враг обороняется отчаянно. Садит по нейтральной полосе так, что головы не высунешь. Утром во время артналета, казалось, живого места на той стороне не осталось. Осталось, оказывается.
Рядом, тяжело дыша, лежит Мерзляков. Это он повалил Сергея. Лицо красное, в поту. Прозрачная капля висит на кончике носа.
— Вперед давай! — выдыхает Мерзляков искривленным, пересохшим ртом. — От мин нужно вперед...
Они ползут на животе, прижимаясь к земле. Мины лопаются с оглушительным треском. Один танк горит. Из-под башни вырываются черные пасмы дыма. Словно солому жгут.
Огненно-радостное возбуждение, владевшее Сергеем минуту назад, переходит в страх. Он чувствует себя слабым, беспомощным, и страх от этого еще больше усиливается.
Над головой скрещиваются пулеметные трассы. Мины, летящие с нестерпимым пронзительным воем, взрывают землю впереди, сбоку, позади. При каждом взрыве Сергей сжимается в комок.
Наконец они выбираются из-под минного обстрела. Натыкаются на солдата, который лежит неподвижно, вытянув руки вперед. Как упал на бегу, так и лежит. На спине, на новой еще гимнастерке, — кровавое пятно. Вообще он весь подплыл кровью. Убит. Всюду воронки, воронки. Свежие, еще пахнущие сладковатым толовым дымом, и прошлогодние, позапрошлогодние, что позарастали жесткой болотной травой.
Перед ними валун. Громадный, обомшелый, он как спасение. К нему уже жмутся трое бойцов. Валун как бы на взгорке, и отсюда хорошо видны дымки разрывов. Они напоминают пузыри на воде во время редкого, с крупными, тяжелыми каплями дождя. Видно, как сноровисто ползет девчина — без каски, в пилотке, санитарная сумка сдвинута на спину. Задержалась у неподвижно распластанного тела солдата с вытянутыми вперед руками. Став на колени, перевернула убитого лицом вверх. Припала ухом к груди, поползла дальше. Мертвых будут забирать ночью.
Начинает накрапывать дождь. Темнеет. По времени вечер наступил давно, но сумрак опускается на
Осколки свищут в воздухе, стучат о камень, высекая искры, отскакивают. Сергей головы поднять не может. Участвовал в атаке, а ни одного патрона не выпустил. Куда стрелять? Бой такой, что человека разрывает на куски, а кто убивает, неизвестно. Тот, кто стреляет, тоже не знает о жертвах.
Медленно, мучительно тянутся минуты. Верх берет наша артиллерия, и постепенно вражеский огонь слабеет. Сергей становится на колени, оглядывается. Над головой с шелестом проносятся снаряды. Их посылает дальнобойная артиллерия. Даже в непрекращающемся гуле можно различить похожие на глубокие вздохи выстрелы тяжелых орудий.
В низкое, еще светлое небо взвивается несколько ракет. Слышна команда к отходу. Сергей и Мерзляков ползут назад, к траншеям. В лощине земля черная, болотная, в воронках — вывернуты корни деревьев. Двое бойцов тянут на плащ-палатке раненого. Одна нога у него в ботинке, другая — босая, окровавленная, штанина разрезана.
Сумерки. Словно колеблющаяся серая сеточка висит. Пробираясь назад, к траншее, Сергей от Мерзлякова незаметно для себя отбился. Долго блуждал среди незнакомых бойцов, переходя из одного колена траншеи в другое.
Наконец нашел взвод. Разведчики сидят одетые в маскхалаты, натянув капюшоны. Молчат. Двое новичков не вернулись — ранило или, может, убило. Наступления еще не было, а потери уже есть. Наступление завтра.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I
Василь Лебедь, со скаткой шинели через плечо, саперной лопаткой, парой «лимонок» на брезентовом поясе, сидит в траншее на корточках. Траншея обжитая.
Кто-то сделал в ее стенках небольшие ниши — для того чтобы обоймы с патронами были под рукой. По траншее торопливо пробирается небольшого роста, с бледным лицом лейтенант Зотов. Он низко наклоняет голову, полы его распахнутой шинели тянутся по земле.
— Приготовиться, — почему-то полушепотом командует Зотов.
Василь не думает про атаку. Вчера получил письмо из дому. Сестра под диктовку матери круглыми большими буквами уведомляет: огород посадили, работы хватает.
Чем занята мать — известно. Надев очки, распарывает, вымеривает, перешивает старье. Сколько помнит себя Василь, всегда стрекотала ее швейная машинка.
И еще одна тревожная новость: ни от Клима, ни от Богуновых хлопцев известий нет.
Клим — старший брат Василя. Он блестяще учился. Реденькие светлые волосы, очки на птичьем носу, сосредоточенное, задумчивое лицо еще в школе делали его похожим на учителя. Один из всех хлопцев местечка Клим после десятилетки поступил в ИФЛИ — Институт философии, литературы, истории. Но проучился в Москве только год. Когда началась война, записался в студенческий батальон. С того времени не пришло от него домой ни одного письма.