Грустная история со счастливым концом
Шрифт:
— По-моему, вы хотите этим сказать,— неуверенно проговорила Виктория Николаевна,— вы хотите сказать, что сильным кактусам не нужен уход, а слабые...
— Я хотел сказать, для каждого кактуса требуется особый уход, только и всего!..— рассмеялся Рюриков.— Но это мой первый опыт в художественной прозе, и я, должно быть, неудачно выразил свою мысль...
Мы не знаем, какому роду кактусов уподобил бы Андрей Владимирович Таню Ларионову, но нам известно, что среди урагана выдумок, затей и срочных общественных мероприятий Тане
Казалось бы, все складывается для нее как нельзя лучше. История со спасением малыша успела для всех поблекнуть и в самом деле превратиться в историю. Таня теперь всем была действительно необходима, каждому не терпелось ее увидеть, о чем-то спросить, что-то выяснить, уладить, отрегулировать массу вопросов. И она выясняла, улаживала, а в особенно важных случаях отправлялась к Эрасту Георгиевичу. Все знали, какое странное влияние имеет она на директора... Но, впрочем, никто не находил это влияние странным. Напротив, было естественно, что такой властью над ним пользуется именно она, Таня Ларионова...
Эраст Георгиевич ни в чем ей не отказывал, не мог отказать с тех пор, как однажды, явясь к нему в кабинет, она сказала, что немедленно раскроет перед всеми свою тайну если... Если...
Она победила. Не все ли равно, как, думала она. Важно, что теперь всем будет хорошо.
И вот — всем теперь было хорошо, но Таня все чаще чувствовала себя чужой среди общей суеты и веселья. Все чаще хотелось ей уединяться, чтобы ее никто не видел, и она никого... Но в одиночестве ей бывало еще хуже. Она заходила к Бобошкиным, готовила с Петей уроки, хозяйничала — это не помогало...
Женя весь поглощен был ЮТом, с которым Таня в конце концов примирила Эраста Георгиевича. Занятия и тренировки продолжались, но за наглухо запертыми дверьми. Женя был сух, мрачен, сосредоточен, все перемены он со своими друзьями составлял какие-то формулы и толковал по поводу полей.
Тане тоже хотелось поверить в эти пол я, но она не могла... Тем не менее, как никто другой, она желала удачи Жене...
Она всем желала удачи, всем помогала, как могла, и во всей школе, казалось, у нее не было ни врагов, ни завистников...
Что же мучило и терзало ее теперь?..
Однажды Таня вместе со своей закадычной подругой Машей Лагутиной сидела дома и занималась уроками. Вдруг она увидела, что во двор, громыхая пустым кузовом, въехал грузовик и остановился прямо напротив ее окна. Из кабины вышел шофер, пожилой мужчина лет тридцати с хвостиком, постучался к Тане и сказал, что по. заданию директора кинотеатра «Орбита» приехал за ней, чтобы перевезти ее на новую квартиру — в микрорайоне, однокомнатную, отдельную, на втором этаже, с балконом и всеми удобствами.
Шофер все это изложил неспеша, с удовольствием перечисляя достоинства новой квартиры: может быть, он сам недавно получил такую же, а может быть — собирался вскоре получить.
Маша вскочила, расцеловала Таню в обе щеки и сказала, что сейчас приведет ребят — грузить и перетаскивать вещи. Она убежала, едва не расцеловав также и шофера — не успел он даже
Он запер кабину и ушел, а Таня представила себе новую квартиру, со всеми удобствами, и особенно почему-то балкон — свежее раннее утро и себя на этом балконе, на втором этаже, посреди анютиных глазок, маргариток, голубых колокольчиков и веселых вьюнков, которые бегут, закручивая усики, вдоль перил, а еще — вверх, по натянутым проволочкам, как зеленые змейки...
Нет, подумала она, вьюнки и анютины глазки — это хорошо, но надо еще что-нибудь особенное... И увидела на столе ордер, который оставил здесь шофер,— ордер или как это там называется, в общем — бумажку, на которой было написано: «Ларионовой С. У.», а в уголке — «два чел.»
Все было правильно, все в порядке, но ей неожиданно вспомнилось, как она стояла перед своим портретом, в вестибюле, и как подошел к ней Рюриков, и что при этом он сказал... И хотя портрета уже не было, хотя она добилась от Эраста Георгиевича, что его убрали,— причем никто как-то этого даже не заметил — ей показалось, что снова он где-то рядом...
Но чем же, чем была бы она без этого портрета?.. Кто стал бы с ней считаться?.. Кому она была бы нужна?.. Она так бы и осталась навсегда — просто Таней, Таней Ларионовой... И все началось с того дня, с той минуты, когда она опустила письмо в почтовый ящик... С той самой минуты, как из этого разогретого солнцем ящика, из его темной, узенькой щелки, как змея, выползла Ложь и невидимым кольцом туго обвилась вокруг нее... С тех пор каждый ее шаг был связан с Ложью, каждый день был новым кольцом, новым витком, новой петлей...
И вот — перед нею лежал ордер — ордер на новую квартиру, на новую ложь...
...И когда весь девятый «Б», включая и Риту Гончарову, собрался у Таниного дома, чтобы помочь ей с переездом, когда все бросились поздравлять ее с новой квартирой — ведь все, в общем-то, понимали, какое это счастье — квартира с удобствами, на втором этаже!—Таня сказала, что ребята пришли зря, она и не думает никуда переезжать...
Эти ее слова показались девятому «Б» глупой и даже обидной шуткой. Девятый «Б» не сразу... Нет, далеко не сразу опомнился... А когда он опомнился, Тане объявили, что она — полоумная!.. Как это — не думает переезжать?.. Она что — смеется над ними?.. И над директором кинотеатра «Орбита»?.. И над горсоветом, который распределяет жилплощадь среди населения?..
Но что могла она им объяснить?..
И она снова солгала... Хотя в этой лжи на этот раз была и доля правды.
Она сказала, что произошла путаница, ее с кем-то спутали, ее и ее маму... Эта квартира предназначалась вовсе не им... Так она сказала.
Но это было еще не все.
Таня сказала, что знает, кому она предназначена, эта квартира,— семье инвалида, того самого — помните?.. О котором она рассказывала в школе,— то есть его жене и двум его дочкам... Так что, если разобраться, ребята подоспели не зря!..