Грустное кино
Шрифт:
– Не бейте его, не бейте! – бешено продолжал повторять Сид, пока охранники гнали Леса к двери в безостановочным выплеске быстрых коротких джебов, хуков по почкам, каратистских пинков и патентованных лихтенштейновских ударов коленом по яйцам. – Он наш, я вам говорю! То есть, ч-черт, ведь это… ведь это все его деньги!
11
Морти отвез полубессознательного Леса в частную психиатрическую больницу в большом «мерсе», водителем которого по этому особому случаю был Липс Мэлоун. Не успели они проехать и полдороги, как Лес начал
– Помедленней, черт побери, – выкрикнул Морт, отчаянно размахивая шприцем. – Как я в него попаду, когда ты ведешь как маньяк?
Липс, не лишенный определенного криминального взгляда на жизнь из окон джерсийских квартир, действительно жег резину на каждом повороте, ведя так, словно они только что ограбили голливудский банк.
– Да не церемонься ты с ним, бога ради! – Липс тоже орал во всю глотку. – Все равно у нас ебаный труп на руках!
– Ты не заткнешься? Думаешь, я не знаю, что делаю? Я был санитаром десанта в Нормандии, черт побери!
Липс, который все это время провел в тюрьме – за разные букмекерские и аморальные делишки, – был нешуточно потрясен.
– Дьявол, вот классно, Морт – я даже не знал, что ты был на военной службе!
– Ты шутишь? – с глубоким возмущением вопросил Морт. – Я столько внутривенных в армии сделал, что уже давно мог бы стать первоклассным толкачом наркоты!
Выдавая себя за личного врача Леса, Морт оказался способен в течение следующих сорока восьми часов содержать его в глубоком – по сути, бессловесном – покое. В порядке дополнительной меры безопасности Морт и Липс порешили, что мудро будет уютно завернуть Леса с головы до ног в стерильный бинт – так что теперь вице-президент «Метро» очень напоминал мумию или кокон – большой продолговатый сверток белой марли, который получал внутривенную кормежку. Морт стоял на вахте у койки и примерно каждые два часа, как только Лес собирался очнуться, всаживал ему пять кубов морфия.
За это время Борис сумел отснять еще две превосходных сцены с Анджелой – одна из которых была совершенно экстраординарна по своему значению. Она начиналась с того, что Энджи сидела верхом на любовнике; когда из этого варианта были извлечены все выгоды, включая несколько первоклассных (в плане актерской игры) множественных оргазмов со стороны Энджи, к ним присоединялся второй черный гигант, который вставал лицом к ней, так что она, по-прежнему сидя прямо, могла орально принимать его член. Задолго до того, как яркая новизна этого образа – который также снимался отраженным в зеркале полога – успевала поблекнуть, в игру включались еще два любовника… эти, встав рядом с Энджи, медленно и величественно-чувственно вводили свои члены в обе ее подмышки, «Подушечка для хуев» – так назвал эту сцену Тони.
Поскольку Энджи наотрез отказывалась работать с возбужденными членами, эту сцену – начиная с прибытия второго любовника – необходимо было целиком снимать сзади, чтобы не было заметно, что все члены на самом деле совершенно вялые. Кроме того, Энджи настояла на том, чтобы роль любовника, с которым она должна была имитировать полное введение пениса в рот, исполнил гомосек Хаджи. Актриса посчитала, что он наименее вероятно нанесет ей оскорбление даже такой малостью, как слабый фаллический
– Совсем как в скандинавской промышленной документалистике, – объяснял Тони Борис, – знаешь, очень абстрактно и лирично… где ты видишь, как на крупном плане движутся всякие там поршни и прочие ерундовины… порой так близко, что ты даже не понимаешь, что это такое, теряешь перспективу. Прекрасно.
Также за период заключения Леса в психбольнице на них обрушился нешуточный ливень телефонных звонков с Побережья, а затем настоящий потоп загадочных телеграмм («Красное крыло настаивает время картошки ноль еще раз ноль» – такого рода вещицы)… загадочных, пока они не поняли, что это закодированные телеграммы от самого С. Д. Харрисона.
Сид опять впал в панику.
– Теперь этот хуесос нас точно за жопу возьмет! – Он расхаживал взад-вперед, перечитывая абракадабру.
Тони хихикнул.
– Ты должен раскусить этот код, Сид – это наша единственная надежда. Вы с Липсом должны серьезно над ним поработать. Я бы вам тоже помог, но мне тут срочно потрахаться надо.
Сид драматически потряс ворохом телеграмм.
– Ты думаешь, ты шутишь, да? Ну так у меня для тебя новости. Если мы не пошлем какой-то ответ, он через двадцать четыре часа будет здесь! Поверь мне, я точно знаю.
Тони с серьезным и озабоченным видом быстро оглядел комнату.
– Есть только один-единственный человек на свете, который может дать тебе этот код, но его имени я тебе не скажу… хотя вот, я напишу его на этой бумажке.
Он оторвал по л странички сценария, нацарапал на обратной стороне: «Этот человек – Хрен Моржовый», – и вручил листок Сиду. Тот гневно посмотрел на бумажку и швырнул ее на пол.
– Вот что, писатель. Тебе только гэги для какого-нибудь вшивого телешоу писать! – Затем Сид опять стал расхаживать взад-вперед, бормоча: – Этот человек – Хрен Моржовый! Господи, ты все еще думаешь, что шутишь, да? Представь себе, что мы уже это попробовали!
– И что, не вышло? А что вы делали – ногти ему выдирали? Утюг на спину клали? Электроды к простате подводили? Я никогда не говорил, что Хрену Моржовому недостает упрямства…
– Что мы сделали, – резко перебил его Сид, – на случай, если тебе интересно… а тебе должно быть заебательски интересно… короче, мы ему укол натрия не помню какого вкатили – знаешь, этого правдивого состава.
– Натрия пентотала?
– Ну да, сыворотку правды, верно?
– И что случилось?
Сид развел руками.
– Похоже, он вместе с морфином не работает, а потому… – он снова развел руками, – ничего не случилось… ну, то есть Лес вроде как заболел или что-то типа того. Начал синеть, не знаю…
Тони покачал головой и негромко присвистнул.
– Ну и ну. Вы, парни, должно быть, совсем спятили. Вы что, не знаете, что так можно человека убить?
– Морт знает, что делает.
– Морт? Морти Кановиц? Да с какого хрена он вообще что-то знает?