Грустный день смеха(Повести и рассказы)
Шрифт:
— Эскалоп! Опять нажарили эскалоп! — кричал Тихон Егорович на директора и даже топал ногами. — А почему не положить посетителю кусок мяса и не назвать его просто «мясо». А? Почему!
— «Мясо». Хи! «Мясо», — фыркал директор. — Да над нами куры будут смеяться. То ли дело — эс-ка-лоп.
— «Эскалоп»! — задыхался Завьялов, услышав ненавистное слово. — Вы просто издеваетесь над мясом! Каждый дурак делает с ним что хочет. Один сыплет муку, другой льет поганый вермут. Зачем вы льете в мясо вермут?
— Эскалоп требует…
— Сам ты остолоп! — кричал Тихон Егорович и, разумеется, в этот же день увольнялся.
Во
«Посетитель, — писал Завьялов в своей докладной записке, — все больше отвыкает от натуральной пищи и привыкает ко всякой гадости. Наши котлеты — мешанина из сухожилий, хлеба, картошки — уже начинают кое-кому нравиться. Это ужасно! Пройдет еще немного лет— и мы совсем забудем запах вареной и обжаренной на костре баранины с румяной хрустящей корочкой и стекающим в костер салом. Раньше рыбу ели запеченной в листьях каштана, теперь ее подают в столовых полусырую, мокрую, обвалянную в ржаной муке. А может ли похвастаться кто-нибудь теперь, что ел утку в собственном соку? В лучшем случае слышал от своих дедов. А деды знали в этом деле толк. Они не вываривали бедную птицу до тех пор, пока она не превратится в отслужившую свой срок губку. Они обмазывали глиной утку прямо с перьями и потрохами и клали в угли тлевшего костра. Вот это было блюдо!»
Далее Тихон Егорович описывал еще с десяток забытых способов приготовления натуральных блюд и делал вывод, что необходимо самым срочным образом построить ресторан «Натуральный» с тем, чтобы там жарить и рыбу в листьях, и есть мороженое сало, и пить из глечиков топленое молоко, и печь утку в перьях.
Ресторан надо построить по специальному проекту. Центральной частью ресторана должна стать огромная кухня, состоящая из десятка русских печей, ибо только русская печь может придать тот вкус и вид, которые присущи русским натуральным блюдам. Кухня должна отделяться от зала стеклянной стеной, чтобы посетителям было видно, как приготовляются их любимые кушанья. Желающие вообще могут надеть белый халат и пройти на кухню, даже принять участие в стряпне.
Однако идея создания ресторана «Натуральный» не вызывала особого энтузиазма в инстанциях.
— Если вы недовольны качеством блюд, то так и напишите. Мол, там-то и там-то плохо готовят котлеты. Мы отреагируем.
— Дело не в этом, — горячился Завьялов. — Дело в том, что я вообще в принципе против котлет.
— Вот как…
На Тихона Егоровича смотрели с подозрением и спешили от него избавиться. А вскоре началась война и, естественно, всем стало не до ресторана.
На фронт Тихон Егорович тоже ушел поваром. Где только не пришлось работать: и в полевых кухнях, и в санитарном поезде, и на аэродроме. Завьялов кормил солдат теми самыми котлетами и гуляшами, против которых так страстно раньше боролся. Но в душе
И вот однажды у Тихона Егоровича состоялась встреча, которая в корне перевернула всю его судьбу. Как-то в их часть приехал инспектор — шумный толстый подполковник. Весь день он гонял всех в хвост и в гриву, собственноручно рылся на складах, поднимая тучи пыли, грозно строчил что-то в свою записную книжку. К вечеру помрачневший командир части вызвал к себе Завьялова.
— Ты до войны где работал? — спросил он.
— Поваром, товарищ командир.
— В ресторанах приходилось?
— Так точно.
— Сообрази-ка нам, братец, сегодня на ужин что- нибудь из ряда вон. Как в «Национале»… Какую-нибудь закавыку… С этаким названием…
— Могу лангет, — покорно вздохнул Завьялов. — Сегодня как раз бычка зарезали. А если уж прямо говорить, товарищ командир, то лучше вареной молодой говядинки ничего не придумаешь. Поскоблить ваш стол, отмыть его до чистоты, да прямо на него большими кусками говядинку вывалить, полить ее чесночным соусом, присыпать перчиком, солью, а вокруг молоденькую картошечку положить, обжаренную в сале…
Командир части проглотил слюну.
— Экий у тебя вкус, братец… извращенный. А еще в ресторанах, говоришь, работал… Сооруди нам, братец, вот что… зразы… Умеешь?
— Так точно. Слушаюсь. Разрешите идти?
— Иди.
Завьялов ушел, очень обиженный. До вечера он мучился над ненавистными зразами, но сделал не хуже, чем в самом лучшем ресторане.
Но инспектор не оценил усилий повара. Он равнодушно сжевал зразы, выпил полкружки неразведенного спирта, пренебрежительно оглядел стол, уставленный трофейными консервами, яичницей из американского порошка, потянулся и подозвал Тихона Егоровича, который собственноручно прислуживал за столом.
— А не найдется ли у тебя, солдат, чего-нибудь натурального, а? Мяса вареного, луковиц с пяток, сала, а?
— Натурального? — даже не поверил своим ушам Завьялов.
— Вот именно. Соскучился. Куда ни приеду, все выпендрючиваются. Вот ты, чем нас сейчас кормил?
— Зразами…
— Тащи мяса!
— Слушаюсь, товарищ подполковник! — рявкнул Тихон Егорович.
Инспектор просидел за столом чуть ли не до утра, так ему понравилась стряпня Завьялова. Дядька он оказался бывалый, простой, и Тихон Егорович и сам не заметил, как разговор перешел на ресторан «Натуральный». Идея воодушевила подполковника.
— Ты, солдат, задумал серьезное дело, — инспектор при всех обнял и расцеловал Завьялова. — Ты еще сам не понимаешь, что задумал! Это же будет возрождение натуральной кухни! После войны, будем живы, я помогу тебе пробить этот вопрос.
Подполковник уехал, его звали Аркадием Максимовичем Беспокойным, но про Завьялова не забыл. Вскоре он забрал его к себе.
После войны подполковник и его повар потеряли друг друга из виду, что было вполне естественно. По железным дорогам двигались сотни тысяч людей, если не миллионы, искали своих родных, друзей, знакомых, устраивались на работу. Метался по стране и Аркадий Максимович. Тихон Егорович уже и думать о нем забыл, как вдруг через двадцать лет Беспокойный появился у него отощавший, заросший и голодный, как весенний волк. Помывшись и наевшись натуральной пищи, Аркадий Максимович сказал, как ни в чем не бывало: