Грустный день смеха(Повести и рассказы)
Шрифт:
— Ну, бывайте. Спокойной ночи, «карасики», — засмеялся Николай.
Николай полез вверх. Хлопнул тяжелый люк. Лязгнул засов, заскрипел в замке ключ, и мы очутились в полнейшей темноте, глубоко под землей. Да, отсюда не убежишь…
6 августа.
Вчера не имел возможности писать. Сегодня Тихон Егорович выпросил у Аггея лампу, я сижу за столом.
Позавчера, т. е. 4 августа, пожалуй, был самый удивительный день изо всех, хотя каждый, конечно, из
Утром нас по одному вывели из этого каземата и усадили за стол.
Наш завтрак был скуднее, чем ужин, и состоял из миски не очень густого и не очень наваристого борща, куска хлеба и кружки кваса. Это, конечно, объяснялось тем, что хозяева уже позавтракали, а пленникам, разумеется, полагается другое меню.
Завьялов ел с шуточками и прибауточками, но все время морщился, болтая ложкой в чашке в поисках мяса. Видно, такая разновидность «натуры» ему совсем не улыбалась.
Мы еще не кончили завтракать, как в дом Аггея стал прибывать народ. Пришли уже знакомые нам Чернобородый, Николай, плешивый Михаил и еще два незнакомых мужика. Один из них был длинный, худой и какой-то весь белый. Белым у него было все: и лицо, и глаза, и голова, и кисти рук. Даже язык, когда он разговаривал, высовывался белый. Впрочем, разговаривал он очень мало, так как сильно заикался; его звали почему-то женским именем — Катя…
Другой был, наоборот, черным, маленьким, подвижным, чем-то напоминал черкеса. Он не говорил, а кричал.
— Вот эти? — заорал сразу же с порога Черкес. — Где ты набрал этих уродов? От них, как от быка молока! Ты посмотри на этого старика! Посмотри на его пузо! (Тихон Егорович подобрал живот и нахмурился.) А это что за ребенок! Зачем вы привезли ребенка? Что у нас здесь, детский сад, а?
Черкес подбежал к Сундукову, надавил двумя пальцами ему на щеки, как делают с лошадью, когда хотят посмотреть ее зубы, и возбудился еще больше.
— Гнилой пень, а не зубы!
— Ладно, ладно, — Чернобородый постучал ложкой по столу. — Давайте по порядку. Начнем с повара. Как тебя зовут?
— Тихон Егорович Завьялов.
— Так… Завьялов Тихон Егорович… Сколько годков?
— Сорок восемь.
— Что умеешь делать?
— Я повар.
— Еще?
— Ну… немного плотничаю… могу лечить как людей, так и животных. В разумных пределах, конечно.
— Иди-ка сюда.
Тихон Егорович приблизился к Чернобородому.
— Давай руку. Садись.
Они сели друг против друга, поставили локти правой руки на стол и стали играть в известную всем мальчишкам игру «кто кого положит».
Положил Чернобородый, хоть и с некоторым затруднением.
Все манипуляции с Тихоном Егоровичем произвели впечатление на присутствующих.
— Сколько? — спросил Аггей.
— Полторы, — ответил Чернобородый.
Все недовольно загалдели.
— Ты что, озверел?
— Ему уже за сорок!
— А брюхо какое!
— Сорок лет — бабий век,
— Отдавай за восемьсот.
— Что?!
— Тыщу.
— Бери уж, так и быть, за тыщу двести. Попробовал бы с ними поцацкаться всю дорогу. А если бы накрыли?
— Эй, дядь! Покажи зубы.
Поднялся галдеж. Завьялов стоял посреди комнаты, скалил зубы и переминался с ноги на ногу. На его лице не было ни удивления, ни растерянности. Зато мы с Романом вовсю таращили глаза. Мы абсолютно ничего не понимали.
— Тыщу!
— Тыщу сто!
— Ну и жмот!
— Сам ты жмот!
— Чтобы я когда связался с этим делом! Да будь я проклят! Столько риска за тыщу!
— Ты попробуй его прокорми!
Сторговались на тысячу сто пятьдесят. Завьялов достался Аггею.
Следующая очередь была Романа. Сундуков приглянулся плешивому Михаилу и Кате. Между ними разгорелся торг. Торговались они очень своеобразно. Михаил сидел за бутылкой самогонки и даже не смотрел в сторону Сундукова. Лишь когда Чернобородый фиксировал повышение цены, он цедил сквозь стиснутые зубы:
— Врешь, не уйдешь… — и набавлял цену.
Катя же исследовал Сундукова, как врач пациента. Он щупал его, мял, заглядывал в рот, зачем-то дул в уши и то довольно щелкал языком, то качал белой головой.
— Простудами часто болеет… простудами, — шептал он. — Семьсот.
— Семьсот пятьдесят! — тут же отзывался плешивый Михаил.
Несмотря на атлетические данные, Роман все-таки достался бы Плешивому, так как тот догнал уже цену до двух тысяч и, судя по всему, не думал отступать, но тут в дом вошел новый человек, и торг сразу прекратился. Вошедший был одноногим. Его угрюмое лицо с красными выпученными глазами повернулось к каждому и немного поморгало, запоминая.
— Ну, как улов? — спросил он, ни к кому не обращаясь. — Есть что-нибудь… экзическое?
— Да как сказать, Михаил Карпович, — ответил Аггей.
— Дядька Михай…. — вырвалось у Сундукова.
Одноногий даже не взглянул на него. Он подошел к столу, положил на него, не выпуская из руки, костыль и твердо налил себе водки.
— Студента вот торгуем, Михаил Карпович, — продолжал Аггей.
— Студент… гм…. — Дядька Михай выпил и, медленно жуя огурец, уставился на Романа. — У тебя что, язва? Ты почему такой худой?
— Это… спортивная худоба… Так сказать, отсутствие лишних накоплений… У меня никакой язвы… Да вы же знаете меня, Михаил Карпович. Я студент, Роман Сундуков… к вам за солью ходил. Возьмите меня К себе, товарищ начальник. У меня третий разряд по физкультуре, товарищ начальник.
— Откуда ты знаешь, что я начальник?
— Так ведь сразу видно.
— Ишь ты… — Дядьке Михаю, видно, понравились слова Романа. — А что ты умеешь делать?
— Я знаю философию. У меня научные труды по Платону, Фейербаху, например.