Грустный день смеха(Повести и рассказы)
Шрифт:
Мальчик промолчал.
— Чудик ты! Ненормальный чудик. Псих! Вот ты кто! Сейчас я тебе врежу, будешь знать, как обзываться.
Павел размахнулся, чтобы ударить мальчика, но в последний момент опустил руку. Несмотря ни на что, он уважал мальчика.
— Ладно, — сказал Павел. — На этот раз прощаю, но еще раз вякни. Пошли, а то скоро автобус.
Они зашагали к дому, друг другу в след по едва заметной тропинке. Павел шел сзади, смотрел на щуплого, неловко держащего под мышкой пачку бумаг мальчика, и ему все больше и больше было обидно.
РАССКАЗЫ
Ну, потерпи до понедельника
С Эльбруса тянуло замороженными фиалками; вокруг грязелечебницы имени Семашко цвели каштаны; целительные «Ессентуки № 4» надежно заполняли желудок, не оставляя там места для губительного «Портвейна-72»; шедшие навстречу женщины, освобожденные от домашних забот, несли в руках вместо авосек цветы, как это и положено женщинам.
В общем, жизнь была прекрасна. До полного счастья не хватало только услышать голоса родных. Но двадцатый век предоставил человеку и эту возможность. На углу стоял автомат, который мог всего за пятнадцать копеек перенести тебя за тысячу километров домой.
Я бросил монету, и почти тотчас же услышал голос сына:
— Да…
— Привет, сынок! Как дела?
— А… Это ты… Привет, старик… Какое давление?
— Сто тридцать на восемьдесят.
— Терпимо.
— Конечно! — нехорошее предчувствие сжало мое сердце. — Так как дела?
— А пульс? — продолжал сын беспокоиться о моем здоровье.
— В норме… Хватанул двойку? — сделал я первое предположение.
Молчание. Только гул тысячекилометрового пространства да щелчки ненасытной утробы грабителя-автомата, глотавшего мои трудовые монеты.
— Две гребанул? Только честно. Я выдержу. Сейчас я в форме.
— Кардиограмму тебе давно делали?
— Только что.
— Хорошая?
— Приличная. Три? Не бойся. Меня тут здорово подлечили.
— Четыре… Две по английскому, две по географии. Бить будешь?
— А как ты сам считаешь?
— Думаю, что за четыре надо всыпать. Только не очень сильно.
Автомат сглотнул последний раз, секунду выжидающе подождал и, намертво сомкнув стальные челюсти, перестал дышать.
Я вышел из кабинки. Каштаны возле грязелечебницы имени Семашко были чахлыми и пыльными. Женщины выглядели озабоченными и несли цветы так, как будто это были авоськи. «Ессентуки № 4» вызывали отвращение, и хотелось «Портвейна-72».
Утром врач измерила давление, пощупала пульс и хмуро покачала головой:
— Меньше думайте, больше гуляйте и дышите.
Я едва смог дождаться вечера. Но квартира не отвечала. Жена на работе — это понятно, но куда девался сын? Я кругами
Наконец в шесть тридцать четыре квартира отозвалась.
— Да, — послышался в трубке усталый голос сына. — А, это ты, старик? Здравствуй…
— Ты где был? — сказал я раздраженно. — Звоню три часа. Из-за тебя пропустил ужин!
— Был на собрании по поводу сбора макулатуры.
— Врешь?
— Честно.
— Небось мотался на речку!
— Не будем, старик, зря терять время, все равно ведь нельзя проверить.
Это была истинная правда.
— Как дела? — спросил я. — Исправил хоть одну?
— Тебе можно волноваться?
У меня упало сердце.
— Опять?
— Да… По истории…
— Как же ты можешь? Даже по истории! Значит, ты просто-напросто не выучил. Это ведь не математика. Если «два» по истории — значит, не выучил!
— Ну, не выучил…
— А что говорит мама?
— Мама говорит, что сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря монеты. Приедешь — разберешься.
Сын положил трубку. Он был экономным человеком.
Я сбегал в магазин, наменял горсть пятнадцатикопеечных монет и позвонил на работу жене. Жена у меня очень занятый человек, она работает прокурором, но все же я рискнул оторвать ее от важных дел.
— Аллё! Вас слушают, — ответила жена строгим голосом.
— Что у вас там происходит! — закричал я. — Почему вы гребете двойки лопатами? Почему ты не наведешь порядок?
— А… это ты… — облегченно вздохнула жена. — А я думала, по поводу убийства на Лесной. Как твое здоровье?
— К черту здоровье! Какое может быть здоровье, если конец года, а у вас уже пять двоек!
— Сказывается твое отсутствие, — сказала жена. — Одну минуточку, у меня другой телефон… Кровь на плаще?.. Но кровь еще ничего не доказывает! Нет, я не дам санкции! Позвоните попозже, я занята! Аллё, извини, дела… Так что ты говоришь?
— Я говорю — пять двоек!
— Да… Это ужасно… Без тебя он стал совсем другим ребенком… Он рассеян, груб, огрызается на каждое слово. Вчера не пошел на спектакль «Большая вода», а у них это засчитывается как урок истории — и вот, пожалуйста, «два» по истории. Стала ему выговаривать — так накричал на меня! Мне, говорит, эта «Большая вода» до лампочки!
— Так врежь ему как следует!
— Ты же знаешь… При моем служебном положении это невозможно… Вот когда ты приедешь… Одну минуточку… Я же вам сказала! Кровь на плаще ничего не доказывает! Может, он порезал палец! Сделайте сначала анализ крови! Если кровь окажется группы…
Горсть монет кончилась, автомат отключился, и я так и не узнал, какой группы может оказаться кровь на плаще.
К вечеру давление подскочило еще выше, сердце колотилось, грязелечебница имени Семашко вызывала у меня раздражение, а «Ессентуки № 4» казались самой отвратительной водой на свете. У меня исчезли сон и аппетит.