Грузовики «Вольво»

Лу Эрленд

— Прямо как я, — говорит Май Бритт и чмокает его в щеку.

Он продолжает свою исповедь: смерть отца, семейные обстоятельства, бегство из Осло, жизнь в пригородном лесу. Май Бритт слушает внимательно и не задает дурацких вопросов, все по делу. Ей приятно открывать душу. «Старушка, конечно, под кайфом и вообще с большими тараканами в голове, но слушать она умеет, как никто», — думает Допплер.

Иногда они прерывают беседу, чтобы потанцевать.

— Слушай, вот сейчас, — говорит она, имея в виду рефрен в одной из старых песен Боба Марли.

И Допплер слушает. If you are a big, big tree,поется в песне, we are a small axe, ready to cut you down, cut you down [8] . Май Бритт дирижирует.

If You —и она показывает своей лыжной бамбуковой палкой

на Допплера, — are a big, big tree,то We, — продолжает она, прижимая обе руки к собственной груди, — are a small axe, ready to CUT you DOWN, — поет она и повторяет последнюю строчку два раза подряд, каждый раз на CUTи DOWNделая такое движение, как будто рубит дрова.

8

Пусть ты — большое, большое дерево, тогда мы — маленький топорик, который может тебя срубить, срубить, срубить (англ.).

Когда песня заканчивается, Май Бритт ковыляет к проигрывателю и запускает ее снова. Но теперь и Допплер включается в представление, и они поют на два голоса. На первое you в припеве они тычут пальцем друг в друга, а затем встают плечо к плечу и делают выпад в сторону некоего невидимого третьего. Всех тех свинтусов, которым все в жизни яснее ясного. Май Бритт и Допплер против остального мира. Если ты какой-нибудь там король и думаешь, что тебе позволено командовать людьми или природой, то погоди: скоро придут Май Бритт с Допплером и срубят тебя под корешок.

Под самый корешок.

* * *

Время идет, нежелание Допплера курить траву слабеет и вяло изменяет ему, так что на рассвете нового дня приятели уже сидят рядышком на крыльце, они сидят, набросив на плечи шерстяные одеяла, и по очереди глубоко затягиваются столь непривычной для Допплера самокруткой. Май Бритт учит его, как правильно задерживать дыхание после затяжки, Допплер старательно учится. Май Бритт от природы человек не сентиментальный, но когда она рассказывает о попугайчиках, как ее отлучили от них, о своей тоске по ним, на глаза ее наворачиваются слезы. Допплер утешает как может, говорит, что сам купит ей новых. «Добрый ты мой мальчик», — бормочет Май Бритт и по-матерински ерошит ему волосы.

— Гады проклятые, — говорит Май Бритт.

— Кто? — спрашивает Допплер.

— Все, — отвечает Май Бритт.

Допплер кивает.

— Вавилон кругом, — заявляет Май Бритт.

Поскольку Допплер с наркоманским жаргоном не знаком, он не понимает, при чем тут Вавилон (древний город, расположенный в Месопотамии, на пересечении Тигра и Евфрата), и не видит смысла в словах Май Бритт, но поскольку к этому моменту он готов согласиться уже почти со всем, то, когда через некоторое время Май Бритт снова поминает этот Вавилон недобрым словом, Допплер горячо поддерживает обвинение: вавилонцы всему виной.

* * *

Покурив еще, Май Бритт воодушевляется пуще прежнего и тащит Допплера в сарай. Отпирает ключом шоферскую дверь грузовика и кое-как, поддерживаемая и подталкиваемая Допплером, забирается в кабину. Оказывается, там настоящий домик. За сиденьями есть холодильничек, мойка и удобная кровать, а над ней бра и полочка с порножурналами и прочей прессой. Выдержано все якобы в нейтральном вневременном стиле, но любой догадается, что этот домик из семидесятых. Май Бритт усаживается на водительское место, достает из кармана передника кассету и вставляет в магнитофон. Допплеру кассеты не встречались уже много лет, а тут увидел этот прямоугольничек, и на душе потеплело. Что-то в этих кассетах было, расплывчато думает Допплер, но начинает звучать запись, и выясняется, что это не пение, а ритмизованное чтение под музыку. Наш Допплер, естественно, никогда этого автора не слышал, он был, так сказать, далек от подобных увлечений, они не будили в нем ни малейшего любопытства, но для людей понимающих скажем, что речь идет о Линтоне Квеси Джонсоне. На кассете записано его выступление в Лондоне, он читает перед публикой свои стихи: о расизме, о произволе полицейских в Брикстоне, о том, что систему пора менять, — в общем, в своем духе. Допплер откинулся на пассажирском кресле, закрыл глаза и почувствовал вдруг, что падает спиной назад. Такого он не испытывал с пятнадцати лет, с того раза, когда впервые напился: опрокидываешься навзничь в пустоту, страшновато, но приятно захватывает дух от мысли, что ты ничего уже не контролируешь. Теперь это забытое ощущение вернулось, усиленное голосом на кассете. И Допплер всполошился, ища точку опоры.

«Volvo Globetrotter», в котором они сидят, выпущен в 1979 году, то есть это одна из первых машин

серии, и пока Допплер проваливается в пустоту, Май Бритт рассказывает, что для дальних перевозок ничего лучше «Globetrotter» компания так и не придумала. Изначально модель создавали для Восточной Европы, потому что у водителей из стран бывшего соцлагеря не было возможности взять с собой, выезжая за границу, достаточно валюты. Так что они в основном проводили время в машинах и питались тем, что захватили с собой из дому. Но идея оказалась так хороша, что понравилась шоферам во всех странах. Все вдруг захотели пересесть на «Globetrotter». Отдохнувшие шоферы в хорошем настроении — вот залог эффективной работы компаний-перевозчиков, снижения их затрат, ну и так далее. Короче, все кругом были довольны. Кроме Биргера. И Май Бритт, соответственно. Заслуги Биргера, участвовавшего в создании этой гениальной модели, так никто и не оценил по достоинству. Слава досталась начальникам, а Биргер был не из тех, кто станет бороться за себя. Он делал вид, будто ему все равно, что его обошли, но, конечно, его такое пренебрежение очень ранило. По словам Май Бритт, для мужа это стало началом конца. Формально — да, спроектировал машину не Биргер, но идея принадлежала именно ему. Это он придумал ее и годами продумывал, мотаясь на машине домой за сотни километров. Ну и однажды мимоходом поделился своей идеей с шефом. А тот как-то сразу напрочь забыл этот разговор. Но твердо помнил, что идея была его собственная. К старости вероломный господин начальник довспоминался до того, что мог уже назвать момент, когда именно его осенило. В его перелицованных воспоминаниях он как-то ехал себе, как обычно, на работу и вдруг подумал: а не выпустить ли нам грузовик с большой кабиной и не назвать ли его «Globetrotter»? В компании «Volvo» его с тех пор превозносят до небес, ни один юбилей не обходится без тоста за его здоровье, чуть ли не банкеты в его честь закатывают. А про Биргера никто в «Volvo» не вспоминает. Он похоронен и забыт.

Да и чем он мог запомниться? Тем, что жил всегда страшно далеко от завода и редко участвовал по выходным в общих гулянках? Все больше сидел, рисовал какие-то штучки для кабины грузовика и был вполне доволен жизнью. Он не стремился добиться чего-то грандиозного, просто хорошо работал на своем месте, не подводил завод, но как-то, когда он в очередной раз ехал домой через бескрайние леса Средней Швеции, его посетила по-истине гениальная идея, благодаря которой на свет появился «Globetrotter». Грузовик, которому международная автомобильная пресса через несколько лет присвоила титул «The most comfortable truck in the world» [9] .

9

Самый удобный в мире грузовик (англ.).

Только мир устроен так, что Биргер не получил своей заслуженной славы, сказала Май Бритт. То, что могло стать его взлетом, вознести его на пьедестал почета, загнало его в могилу. Вот такая история, сказала она. Вавилон и есть. Лучшим не воздают по заслугам. А те, кто похуже, уводят у них из-под носа почет и славу, не имея на них никакого права. Иногда мне хочется поехать на завод «Volvo» и выложить им всю правду, призналась Май Бритт. Но что толку? Тогдашние начальники давно на пенсии. Или на том свете. А нынешние о Биргере никогда не слышали. И до Умео такая чертова даль.

* * *

Чем питается такой человек, как фон Борринг?

Вопрос может показаться надуманным, особенно когда читатель наталкивается на него на шестьдесят какой-то странице романа, ибо то, что будет сообщено по этому поводу, можно было бы с равным успехом рассказать раньше, впрочем, и позже тоже — все равно игриво и непринужденно втиснуть этот пассаж в текст не получится, но описать рацион фон Борринга необходимо, потому что иначе не узнаешь этого человека мало-мальски глубоко, а поскольку все в жизни происходит одновременно, то так и получается, что, пока кто-то в старом грузовике курит изменяющие сознание вещества, в другом месте в это же время кто-то просыпается и собирается завтракать. В общем, так — фон Борринг не ест обычную человеческую пищу. Возможно, позже мы еще улучим момент рассказать о менее странных и даже совсем обыкновенных привычках старшего скаута, но сейчас мы вынуждены поведать еще об одной причуде фон Борринга, которая многим наверняка покажется дикой. Мы уже знаем, что он спит не как все, а теперь выясним, что и с едой у него все не как у людей. Причем это не фигура речи. Рацион фон Борринга придется назвать странным даже с поправкой на то, что за последние пятьдесят лет люди свыклись почти со всем на свете. Раньше их удивляло все, что хоть немного отличалось от своего, родного. Чужой диалект, непривычное имя, причудливая прическа. Этого было достаточно, чтобы вас не приняли в приличном обществе.