Грузовики «Вольво»
Шрифт:
Пока Май Бритт с помощью ранее описанных демагогических ухищрений пытается скрыть от Допплера то обстоятельство, что он стал ее порученцем и приспешником в войне против фон Борринга, ее враг проснулся и приступил к утренним ритуалам, как-то: наблюдение за птицами, гимнастика и гигиенические процедуры (мочеиспускание и прочее), завершаемые приемом его птичьей пищи. Он голышом проходит по своему огромному дому, поднимается по лестнице, минует портрет Баден-Пауэлла, заходит в спальню (где никогда не спит) и останавливается перед большим платяным шкафом, собираясь определиться с выбором одежды. Если мы не побеспокоим сейчас фон Борринга, то у нас будет несколько минут, чтобы, как принято говорить, внимательно рассмотреть его. Ибо хотя я (автор) обыкновенно прекрасно обхожусь без того, чтобы описывать самому или читать в исполнении других писателей, как выглядят люди, вещи или пейзаж, как раз сейчас мне хочется отступить от этого правила. Отчасти
Вот он протягивает руку и достает кипенно-белые старомодного кроя подштанники, белую майку, серые костюмные брюки, белую рубашку, пару серых носков, темно-синий блейзер и платок в красных тонах. Он облачается во все это, не глядя в зеркало. Пока ничего примечательного. Но затем — затем он встает перед зеркалом и принимается изучать свое отражение. На миг ему удается представить себе, как он смотрелся в этом же наряде пятьдесят лет назад. Он купил его в Лондоне в середине пятидесятых. Тогда на джембори под Соунси он встретил Эрнеста, инструктора английских скаутов, приехал с ним в Лондон и прожил у него неделю, всего одну короткую неделю. Им было чудесно вдвоем. Никогда, ни до, ни после, фон Боррингу не бывало так хорошо с другим человеком. Они проводили дни на выставках и в кафе, они лежали на траве в парке, рассматривали птиц и болтали обо всем и ни о чем. А ночи они проводили у Эрнеста дома, и это были те единственные за все пятидесятые годы ночи, когда фон Борринг спал в помещении. Фон Борринг был на вершине счастья, когда Эрнест сообщил ему, что должен уехать: далеко от столицы его давно заждались жена и дети, он обещал приехать еще несколько дней назад. По дороге на станцию Эрнест купил ему темно-синий блейзер. На память об этой неделе, сказал он.
В наши дни род их отношений не стал бы источником серьезных проблем, но в прежние времена подобное считалось неприемлемым в скаутском кругу, да и вне его тоже. Нет, безусловно, такое случалось и тогда, но оборачивалось позором и приводило к тяжелым последствиям.
Конечно, фон Борринг мог бы жениться. Варианты были. И он втайне мечтал о ребенке. Но каждый раз, когда пора было приступать к приготовлениям к свадьбе, фон Борринг находил предлог улизнуть. «Нет, лучше одному жить, — думал он. — С птицами».
В старости на Баден-Пауэлла посыпались обвинения в том, что общению с женщинами он предпочитает общество мальчиков, после чего некоторые стали смотреть на предводителей скаутов как на заблудшие души, впавшие в искушение и руководствующиеся сомнительными соображениями, что и в целом не соответствует истине, но что касается конкретно фон Борринга, то он всегда был крайне щепетилен в этом отношении. Он взрастил тысячи скаутов и действительно предпочитал общество их, а не, к примеру, зрелых женщин, но своим положением наставника не злоупотреблял никогда. Никто не может упрекнуть его ни в чем, и он чувствует, что был более честен сам с собой, нежели даже Баден-Пауэлл. Тот в солидном уже возрасте женился на молоденькой девушке и стал требовать, чтобы она стриглась, одевалась и вела бы себя по-мальчишечьи. Фон Борринг так ни с кем не поступал. Поняв, что мир не дозрел до терпимости к таким, как он, фон Борринг сжал зубы и терпел. В последние лет десять он заметил, что сексуальных запретов стала гораздо меньше, и порадовался этому, хотя и понимает, что его поезд уже ушел. Он одинок, фон Борринг. И полон неудовлетворенного желания. Эрнест умер уже лет двадцать как. Они больше не виделись.
— Сунь-Цзы читал? — спрашивает Май Бритт занятого завтраком Допплера.
Допплер мотает головой.
Май Бритт идет в гостиную, приносит оттуда книгу и кладет ее перед Допплером. «Искусство войны» — значится на обложке. Едва взглянув на название, Допплер чувствует, как в нем начинает подниматься то полнейшее безразличие, которое всегда овладевает им при встрече с древнекитайской мудростью. Если честно, он бы предпочел никогда об этой книге слыхом не слыхивать. Но Май Бритт уже взяла разбег, и теперь, пока она не расскажет о своей любимой книге, ее не остановишь.
— Здесь есть все, — говорит Май Бритт, — что нужно знать, чтобы разбить своих врагов.
Эту книгу Биргер в середине семидесятых получил от «Volvo Trucks» на Рождество. Она совершенно покорила его. Он несколько раз прочитал ее Май Бритт вслух, и они выучили избранные места наизусть. Наверняка концерн «Volvo» хотел дать своим сотрудникам фору в конкурентной борьбе с другими производителями грузовиков и рассчитывал, что чтение трактата Сунь-Цзы поможет им в этом, но для Биргера учение древнекитайского стратега стало незаменимым оружием в его личном крестовом походе против начальства из «Volvo». Неприятно только, что все в «Volvo» получили эту же бесценную книгу, так что беднягу Биргера быстро заткнули. Не повезло ему. Но мне эта книга очень помогла, рассказывает Май Бритт.
— Вот послушай, например, — говорит она. — «Военная кампания требует хитрости. Даже если ты все знаешь, прикинься неучем. Даже если ты все умеешь, притворись неумехой». Скажи, как точно и красиво сказано?
— Уу, — отзывается Допплер.
— Мне только на руку, что фон Борринг считает меня слабоумной психопаткой. Тем сильнее покажется удар, когда я на него решусь. То же самое с непорядком в мире вообще. Поскольку никто меня в расчет не принимает, я своим протестом застаю их врасплох. И терять мне нечего. Так что я самый опасный и самый непредсказуемый диссидент во всем Вермланде. Или вот еще: «Опытный воин не берет в атаку злость, тот, кто привык побеждать, не знает страха. Мудрый побеждает еще до начала войны, немудрый же воюет для того, чтобы победить».
Она сияющими глазами смотрит на Допплера, видно в глубине души все же ожидая, что он разразится аплодисментами.
— Ты понимаешь, как это здорово? — спрашивает Май Бритт. — Он у нас в руках — нас же вдвое больше. Мы можем окружить его. То есть мы уже победили. Все, давай доедай наконец свой омлет и иди. Птица на кухонном столе. Дом фон Борринга в одном километре выше по дороге. Мимо не пройдешь.
Допплер идет по лесу с дроздом в руке. Ему как-то не по себе. «Что-то не так, — свербит в голове, — чего-то не хватает». Постепенно до него доходит, что рядом нет Бонго *. Он не видел его уже несколько дней. «Куда ж Бонго подевался? — недоумевает Допплер. — И что я делаю посреди леса с дохлой птицей в руке? И разве хорошо подбрасывать дохлых птиц под чужие двери? Вдруг этот ее сосед мой тайный доброжелатель?»
От этих вопросов не отмахнешься.
А всему виной Май Бритт. И ее коварные наркотики *. Из-за которых Допплер теперь еле соображает. Все представляется ему далеким и туманным. Его серое вещество подавлено встречей с незнакомым химическим веществом и не знает пока, как реагировать на этот вызов судьбы.
Допплер попал под чужое тлетворное влияние.