Грязь, пот и слезы

Гриллс Беар

В баллоне оставалось не больше пятой части объема газа, как раз, чтобы добраться до балкона.

Я взвалил на себя рюкзак и аппарат, надел маску и повернул обратно. Все – вершина была уже позади. Я знал, что больше никогда ее не увижу.

Буквально через несколько минут спуска меня охватила страшная усталость. Трудно выразить, какого напряжения требует спуск с горы.

По статистике, преобладающее большинство несчастных случаев происходят именно на обратном пути. Это потому, что цель уже достигнута, и человек думает только о том, чтобы

побыстрее добраться до базового лагеря, где он наконец-то сможет отдохнуть.

Когда ты теряешь контроль над собой, легко споткнуться и упасть в пропасть.

«Не расслабляйся, Беар. Продержись еще немного. Если будешь сосредоточен, то на балконе возьмешь из тайника новый баллон».

А потом у меня вышел весь кислород. Я начал спотыкаться, то и дело падал на колени, снова вставал и опять падал. Все вокруг кружилось.

«Я дойду, дойду, дойду!» – снова и снова внушал я себе.

Эта привычка сохранилась у меня с тех пор, как я смертельно уставал на отборе в САС. Я машинально бормотал эти слова, не вникая в смысл. Они выходили откуда-то из глубины моего существа.

Наконец, слишком измученный, чтобы чувствовать облегчение, я добрался до балкона и упал в снег около тайника с запасными баллонами. Сменив баллон, я с упоением дышал кислородом. Я пил его жадными, большими глотками. Постепенно ко мне вернулись тепло и ясность сознания.

Теперь я понимал, что мы сможем благополучно спуститься. Если не останавливаться, то скоро мы будем на Южной седловине.

Появившиеся вдали палатки вырастали на глазах по мере того, как мы медленно и осторожно пробирались к ним по льду.

Глава 97

Когда мы оказались на Южной седловине, странно было не чувствовать под ногами лед или снег. Зубья кошек со скрежетом скользили по камню. Я опирался на ледоруб, помогая себе пройти несколько последних ярдов.

Уже восемнадцать часов мы ничего не ели и не пили. В голове чувствовалась странная пустота и отрешенность. Тело изнемогало и жаждало отдыха.

У нашей крошечной палатки я снова обнял Нейла, а потом просто свалился.

– Беар, давай, дружище. Залезай в палатку. Беар, ты слышишь? – вывел меня из забытья голос Майкла. Он ждал нас на седловине, надеясь на наш успех.

Я вполз в палатку. В голове стучало. От страшной жажды все пересохло внутри. Целые сутки я не мог помочиться.

Нейл и Алан медленно снимали снаряжение, не в силах разговаривать. Майкл дал мне теплой воды, нагрев ее на горелке. Я был счастлив видеть его и Джеффри целыми и невредимыми.

Только к вечеру мы разговорились. Я ведь толком так и не знал, почему Майкл и Джеффри решили вернуться в лагерь. И вот мы слушали их рассказ. О том, как усилился ураган, как они ослабели, пока тащились по глубокому снегу в разреженном воздухе. Их решение вернуться было основано на трезвой оценке трудностей восхождения и своих сил.

Только поэтому они и остались живыми.

Правда, наша тройка продолжала подниматься, хотя в нашем решении и была доля безрассудства.

Но нам повезло, да и ураган так и не подошел.

Дерзкие победили – на этот раз. Но так бывает не всегда. Знать, когда можно рискнуть, а когда следует проявить осторожность, – это великое искусство восходителей. Я это знал.

Позднее, когда мы готовились провести последнюю ночь в Мертвой зоне, Майкл сказал мне то, чего я никогда не забуду. Это был совет альпиниста с двадцатилетним стажем восхождения на крутые Канадские скалы.

– Беар, ты хоть понимаешь, как вы рисковали там, наверху? На мой взгляд, вы поступили скорее безрассудно, чем разумно. – Он с улыбкой посмотрел на меня. – Мой тебе совет: научись себя обуздывать, и ты далеко пойдешь. На этот раз ты выжил – так воспользуйся своим везением.

Я навсегда запомнил его совет.

На следующий день спуск с Южной седловины. Лхоцзе, казалось, занял у нас столько же времени, сколько подъем на нее.

Но в конце концов через шесть часов мучений мы с Нейлом проковыляли последние несколько ярдов, отделяющие нас от лагеря 2, разбитого на ледопаде.

Я спал целых двенадцать часов и проснулся только перед самым рассветом от возни Нейла.

– Беар, вставай, слышишь? Остался последний переход. Я не могу спать, когда конец уже близок, – сказал Нейл, окутанный облачками пара от дыхания.

Я с трудом разлепил веки. Мы даже не стали есть перед уходом, надеясь на омлет из свежих яиц, которые нам пообещали по рации с базового лагеря, а начали поспешно собираться.

Но я едва справлялся с рюкзаком и кошками и нервничал, сознавая, что заставляю себя ждать. Видно, силы у меня были на исходе. Сейчас, когда я тащил с горы все свое снаряжение, казалось, рюкзак весит целую тонну. Мы медленно, с остановками пошли вниз по леднику.

Через час нас неожиданно остановил жуткий грохот, треск и скрежет, сотрясавшие горы. Присев на корточки, мы посмотрели вверх. Всего в пятистах ярдах перед нами, прямо на тропу, по которой мы шли, обрушилась часть склона горы Нупцзе – тысячи тонн горной породы. Обломки скал с оглушительным грохотом неслись вниз по ледопаду, застилая все вокруг, подобно исполинской туче. Мы застыли от ужаса, глядя на чудовищно грохочущую лавину льда, снега, земли и камня.

Выйди мы всего на несколько минут раньше, и она бесследно поглотила бы нас. Иной раз промедление может обернуться и благом!

Мы дождались окончания обвала и стали осторожно пробираться по беспорядочному нагромождению обломков скал и льда.

Странно, но именно теперь меня охватил ужасный страх. Как будто чудесное избавление от гибели под лавиной привело меня в чувство и заставило осознать огромный риск, которому мы подвергались.

Скорее всего, уже ближе к концу нашего великого приключения я стал понимать, что мы совершили почти невозможное. Мы перехитрили смерть – на данный момент. Но пока еще мы были в горах, нам предстоял последний переход по ледопаду.