Грязная жизнь
Шрифт:
– Я знала, что ты еще та потаскуха, но не стала позорить тебя. Недавно же ты хотела меня унизить. Теперь я опускаю тебя. А еще я хочу продать тебе эти фотографии.
– Сколько ты хочешь за них? – пытаясь взять себя в руки, спросила Маша.
– Сто тысяч долларов.
– Но это большие деньги.
– Для меня да, для тебя нет. Думаешь, я не знаю, сколько оставил тебе мой отец?
– Ладно, договорились, – поспешила согласиться Маша.
Она уже боялась продолжения разговора.
– Завтра я вылетаю в Париж. Вернусь через неделю. Тогда
– К тому времени эти фотографии упадут в цене.
– Почему?
– Потому что они уже попадут в руки журналистов.
– Когда ты хочешь получить деньги?
– Прямо сейчас.
– Я выпишу чек.
– Нет, мне нужны наличные. Я не думаю, что ты умрешь, если прямо сейчас отправишься в банк.
Ксения выступала не в роли просительницы. Она диктовала свои условия. И у нее было на это право.
Маше не оставалось иного выхода, как отправиться в банк. Ксения поехала вместе с ней. И ее совершенно не смущал грозный вид двух Машиных телохранителей.
– Вот, можете пересчитать, – пронзая ее свирепым взглядом, сказал здоровенный детина.
Маша почему-то сочла ниже своего достоинства вручать ей деньги лично. Через телохранителя передала ей кейс. Сама лишь похлопотала, чтобы деньги обналичили немедленно. Для нее банкир готов был луну с неба достать, а уж сто тысяч долларов и подавно. Как же, самая ценная его клиентка.
Ксения взяла кейс. Открывать не стала. Маша не дура, чтобы обманывать ее. Фотографии остались у нее на столе в кабинете. Но они же не в одном экземпляре – не надо много ума, чтобы догадаться об этом.
С кейсом в руках Ксения спокойно вышла из банка. Она не боялась, что на нее нападут и заберут деньги. У входа в здание стояли Леша и Митя. С ними она вообще ничего не боялась.
– Все нормально? – спросил первый.
– Будем надеяться, что да, – улыбнулась ему Ксения.
В отличие от Мити Леша согласился работать на нее без разговоров. Жена у него молодая. Только женился. Скоро дети появятся. А семью кормить нужно, одевать, квартиру неплохо бы собственную иметь. А тут пять миллионов долларов можно запросто заработать. Какой же дурак откажется от такого предложения? Ради этого случая и о службе на время можно забыть. Кстати, Леша и Митя о ней и забыли – оба разом в отпуск ушли. Февраль месяц – в это время отпуск попросить легче легкого.
Сама Ксения отпуск не брала. Она вообще завязала с рынком. Когда такие дела, разве можно думать о каких-то мелочах.
Да, ей представилась реальная возможность наказать Машу. Митя прав, самое ей место – на скамье подсудимых. И если бы эту стерву приговорили к расстрелу, она, кажется, своими собственными руками пустила бы ей пулю в затылок. Но тогда она потеряла бы деньги, которые по праву принадлежат ей. Да, отцовские капиталы должны принадлежать ей. И они будут ей принадлежать. Она все сделает для этого. Все эти деньги она вложит в отечественную
Все втроем сели в машину, за рулем которой был молодой лейтенант, подчиненный Леши. Как ребята с ним договаривались, это не ее дело. Но он в общей доле не фигурировал.
В машине на заднем сиденье Ксения открыла кейс, взяла первую попавшуюся пачку, вынула из середины купюру, профессиональным взглядом оценила ее на подлинность. Нет, не липа. Да ее и не должно быть. Затем она посчитала деньги. Сто тысяч долларов, как и договаривались. Итак, первый этап акции по изъятию незаслуженного капитала завершен. «Лед тронулся, господа присяжные заседатели».
Женя застал Машу не в лучшем расположении духа.
– Полюбуйся, – бросила она ему в лицо кипу фотографий.
Она вся кипела от злости.
Он взял на выбор одну фотографию. На ней запечатлена сцена их любви. Он и Маша, в чем мать родила, расшатывают кровать. А кровать знакомая. Из той квартиры, где они встречались еще до смерти Петра. Стоп! А не в тот ли день их засняли, когда он передавал ей коробочку с отравой? Женя напряг память. Сережки на Маше в тот день были в форме неправильной звезды, как раз те, которые на фотографии. Он хорошо их запомнил. Шею они ему легонько оцарапали. Да, похоже, их засняли в тот день.
Он собрал все фотографии в кучу и начал лихорадочно перебирать их. Нет, ни на одной из них не отражен момент передачи смертельного препарата.
– Откуда эти снимки?
– Ксения, сучка эта, принесла.
– Как они у нее оказались?
– За нами следила.
– Что она от тебя хотела?
– Денег. Сто тысяч долларов. И она их уже, между прочим, получила.
– Больше она ни о чем не говорила?
– А о чем она должна была говорить?
– Нас с тобой сняли... – он ткнул пальцем в одну из фотографий, – как раз в тот день, когда я передавал тебе препарат.
– О боже! – побледнела Маша.
– Если просто фотографировали, то ничего страшного. Даже если зафиксирован момент, когда я протянул тебе лекарство. Без аудиозаписи ведь ничего не докажешь.
– И действительно. – Ее щеки порозовели.
– Ну а если нас снимали на видеокамеру, а потом с видеозаписи делали фотографию...
– А ты думаешь, так может быть?
– Изображение на снимках нечеткое. Не нравится мне это.
И, уже не обращая внимания на Машу, Женя начал собирать фотографии в конверт. А затем с ними направился к выходу.
– Ты куда? – услышал он ее взволнованный голос.
– Не бойся, не в милицию, – усмехнулся он, не оборачиваясь.
Через восемьдесят минут он был у одного товарища, фотографа высшей квалификации.
– Артем, а ну взгляни-ка!
Он протянул ему фотоснимок, на котором невозможно было узнать ни его, ни Машу.
– Забавная композиция, – усмехнулся фотограф.
– А я тебя не забавлять приехал. Ты мне вот что скажи, как можно было сделать этот снимок?
– Сейчас скажу.