Грязные игры
Шрифт:
Так, шибздик, — сказал Волоха, — быстро встал и пошел мыть пол в клозете.
Валера даже не повернул голову.
Эй, ты что, глухой?
Ответа не было.
Ага, — радостно засучил рукав гимнастерки Волоха. — Щас я тебе...
Волоха даже не понял, что произошло дальше. Только через секунду он валялся в проходе между койками, безуспешно пытаясь восстановить дыхание. А над ним стоял Мунипов и смотрел. Так смотрел, что по коже мурашки бежали. Наблюдавшие эту сцену «деды» почему-то отказались вечером делать ему «темную».
Так Валера Мунипов удостоился чрезвычайно редкого в армии
Вернувшись из армии, Валера не пошел в институт — корпеть над учебниками казалось ему бессмысленным.
Вместо этого он решил заняться икрой.
Черная икра в Астрахани примерно то же самое, что пуховые платки в Оренбурге, стекло в Гусь-Хрус- тальном или охотничье (а сейчас уже и все остальное) оружие в Туле. Половина населения города занята производством и сбытом. Причем так было всегда. И даже во времена юности Валеры Мунипова.
«Заняться икрой» для астраханца означало благополучие, уважение, машину, домик на дачном участке и, учитывая тотальный дефицит продуктов на излете брежневских времен, хорошее питание взамен опостылевшей примерно так же, как таможеннику Верещагину из «Белого солнца пустыни», икры.
В икорном бизнесе сама по себе сложилась жесткая иерархия. Где-то — впрочем, всем известно, где именно, — обитали короли черной икры. Их никто не видел, но, проезжая в переполненном «уазике» мимо высокого глухого забора с чем-то мраморным, возвышавшимся над ним, люди многозначительно переглядывались. Здесь обитал король. Один из двух или трех на всю Астрахань.
При икорном короле, разумеется, были свои икорные придворные, икорные герцоги, бароны, икорная гвардия и, конечно, икорная чернь. Последний, самый, разумеется, многочисленный отряд занимался добычей икры, ее фасовкой и доставкой в другие города. А самые привилегированные даже ездили за границу.
Валера сразу понял, что ездить по бескрайним просторам СССР с сумками, набитыми плоскими жестяными банками, он не будет. Он пошел прямо к одному из астраханских икорных баронов и убедил его, что он, Валера Мунипов, может наладить сбыт икры в Москве. Как это ему удалось — неизвестно. Только через три дня он вместе с двумя подручными (которые и несли те самые сумки) сел в поезд Астрахань — Москва. Добавим к слову, что в столице ему бывать еще ни разу не доводилось.
Коммерсантом Валера оказался отменным. Через два дня все триста двухсотпятидесятиграммовых банок черной икры были распространены среди постоянно нервных и озабоченных директоров московских ресторанов. Подручные с сумками, набитыми московским дефицитом, отбыли обратно.
Ну и конечно, заработав с первого захода неплохие деньги, Валера решил погулять в столице. И так ему это понравилось, что не стал он возвращаться в грязную, пропахшую рыбьей чешуей Астрахань, а решил остаться в белокаменной. Понравилась Валере она решительно всем — и просторными улицами, и невиданными посольскими иномарками, и веселыми стройными девушками в ресторанах, и докторской колбасой для
Мунипову удалось избежать горькой стези всех провинциалов, попавших в столицу. Не довелось ему просить пятак на метро и, сидя на вокзальной лавочке, ломать на две части последнюю «Приму». Он сразу просек, где в Москве можно заработать. И заработать неплохо, не марая рук о воняющие рыбой жестяные банки.
Валера снял комнату у древней старухи в Графском переулке. По утрам он обычно шел на Красную площадь, к Новодевичьему монастырю, к автобусной стоянке возле гостиницы «Россия» или просто на улицу Горького. Словом, туда, где можно встретить массу гостей столицы, иначе говоря, иностранцев, которых теперь, кстати говоря, в Москву приезжало все больше и больше.
Процесс зарабатывания денег был чрезвычайно прост. Валера подходил к группе, конечно выбирая прибывших из капиталистических стран, и просто показывал им три расставленных пальца правой руки. Ушлые туристы стразу понимали, что «3» — это курс рубля к доллару. И те, кто еще не успел поменять валюту в Госбанке (для тех, кто не помнит, 1 доллар = 60 копеек), с удовольствием вынимали кошельки и протягивали доллары Валере. И еще благодарили на своих непонятных языках. И потом свысока поглядывали на своих законопослушных спутников, на банкнотах которых уже красовались портреты отнюдь не американских президентов, а того, который, как безапелляционно утверждали красные лозунги на московских улицах, «жил, жив, и будет жить».
Потом Валера сдавал доллары барыгам у памятника героям Плевны по четыре рубля. В результате образовывался совсем неплохой навар — конечно, неплохой для молодого провинциала, живущего без прописки в Москве. Этого хватало на импортные сигареты, на рестораны, на такси и на ухаживание за девушкой по имени Ася. Ну и иногда на то, чтобы откупиться от ментов, у которых была своя солидарность — на самых «доходных» местах они дежурили по очереди, чтобы никому не было обидно.
Так что скоро, примерно через год, Валера Мунипов начал задумываться о другом источнике доходов. Можно было, конечно, снова перейти на икру — это обещало большие доходы. Но эта черная дрянь так обрыдла Валере в родной Астрахани, что он не мог на нее смотреть даже в самых лучших московских ресторанах, немало удивляя этим приятелей-валютчиков. Нужно было придумать что-то другое.
И Валера придумал.
Как-то раз, ужиная вечером в ресторане, он заметил молоденькую девушку, которая пела на сцене самую ресторанную песню всех времен и народов, то есть «Посмотрите, ноги мои босы». Дело, конечно, было не в песне, а в том, как она ее пела. Валера никогда еще не слышал такого. Содержание песни требует надрыва и всхлипываний. Она же пела просто, без фальши, без придыханий. Тем не менее постоянно хотелось залезть в карман за носовым платком, чтобы вытереть набежавшую слезу. Валера никогда в жизни не плакал, и это его озадачило. Озадачило и заинтересовало. Такого, пожалуй, не смогла бы сделать даже сама Алла Пугачева, к которой Валера, как и все остальные жители Советского Союза, уже тогда питал почти родственные чувства.