Губитель максаров
Шрифт:
Хромота и общая телесная несуразность вовсе не мешали этому предателю двигаться легко и бесшумно, как лесной дух. Приставив ствол многозарядки к виску Окша, он сказал:
– Заведи руки за спину, я их свяжу… И мне так спокойнее, и тебе лишнего искушения не будет… А в мозгах моих можешь не ковыряться. На мне и не такие, как ты, зубы ломали.
Но Окш уже и сам успел убедиться, что душа этого человека прикрыта таким надежным панцирем, что его не прошибут даже все вместе взятые максары. Не душа, а кремень. И ведь рождаются где-то на свет вот такие монстры – с виду от одного плевка развалится, а его, Окша,
– Тебя Хавром звать? – Сейчас это было единственное, чем Окш мог удивить своего соперника.
– Хавром, Хавром, – закивал головой тот. – Это кто же тебе мог сболтнуть? Наверное, тот самый соглядатай, который выследил тебя в доме пекаря. Кстати, весь поселок до сих пор вспоминает твои булочки. Говорят, такого объедения отродясь не знали.
Окш дипломатично промолчал, а Хавр продолжал мягким, даже слегка заискивающим тоном:
– А за раны эти ты на меня обиду не держи. Иначе как бы я тебя остановил? Скоро все как на собаке заживет… Я вот и бинты захватил, и корпию, и мазь лечебную… Как будто наперед знал… Ай-яй-яй, видно, ты еще не настоящий максар, если простой пули боишься.
– Ты меня, приятель, с кем-то путаешь, – холодно ответил Окш. – А то, что тебя Хавром кличут, каждой вороне известно.
– Все может быть, – кивнул Хавр, будто разговаривал с душевнобольным, которому нельзя перечить.
Он действительно перевязал раны по всем правилам лекарского искусства, однако перед этим напялил на запястья Окша громоздкие стальные кандалы, видимо, специально предназначенные для максаров.
– Ну вот и все пока. – Хавр заботливо уложил пленника на свой плащ. – Полежи здесь, а я пойду поищу какую-нибудь телегу. Если королевские стрелки начнут тут все подряд прочесывать, ты с ними не связывайся. Помочь они тебе ничем не помогут, а только хуже сделают, можешь не сомневаться… Просто пропусти их мимо. Пташкой притворись или мышкой. Не мне в общем-то тебя учить.
В душе Окша все кипело, и самые невинные эпитеты, которыми он хотел наградить этого мозгляка, звучали примерно так: «Дерьмохлеб! Репей собачий! Пожива воронья! Козел смердячий!» Однако то, что в устах того же Шеда Пики звучало бы вполне естественно, не подобало максару, никогда не унижающего себя площадной бранью (так по крайней мере считал Окш).
Единственное, что он высказал вслед уходящему Хавру, было даже не угрозой, а скорее констатацией факта:
– Зря ты это затеял. Не знаю, как долго тебе осталось жить, но эту встречу ты будешь проклинать до конца своих дней.
– Вполне возможно, – без тени обиды согласился Хавр. – Ну что уж теперь поделаешь…
Кем бы ни был тот, кто пленил Окша: человеком, злым духом или колдуном, отказать в предусмотрительности ему нельзя. Все было просчитано на много ходов вперед, обеспечено необходимыми ресурсами, заранее отрепетировано и защищено от случайностей. (Можно было побиться об заклад, что искомая телега ждет где-нибудь неподалеку.)
Безо всяких сомнений, Окш имел дело с достойным противником, но их схватка лишь начиналась. Еще неизвестно, какие козыри имеются в запасе у прожженного шулера Хавра, однако и Окш прожил свою короткую жизнь не зря – кое-чему научился, и не только выпечке булочек.
Упершись лбом и
Гораздо труднее было высвободить из кольца рук плохо гнущиеся и уже начавшие опухать ноги, но, скинув сапоги, он справился и с этой задачей.
Теперь, когда кандалы наконец оказались в поле его зрения, Окш мог применить навыки, полученные им в оружейной мастерской. Зажав между колен задник сапога, он вставил острый кончик шпоры в замочную скважину кандалов и стал методично нащупывать пружину, удерживающую язычок замка. На это ему понадобилось примерно столько же времени, сколько и для утреннего бритья.
Затем надо было подготовить Хавру достойную встречу. Окш вновь натянул сапоги, сунул руки в незапертые кандалы и принял прежнюю позу. Разница состояла лишь в том, что сейчас он сжимал в кулаке обломок шпоры, не очень длинный, но достаточный для того, чтобы достать до сердца.
Для пущей достоверности Окш даже глаза закрыл – пусть этот гад думает, что от потери крови он впал в беспамятство.
Время, до этого летевшее со стремительностью горного потока, теперь превратилось в стоячее озеро. Если бы не жажда мщения и не надежда завладеть телегой, так необходимой сейчас Окшу, он давно уполз бы отсюда. Ну куда, спрашивается, подевался этот Хавр? Запрягает лошадь? Ремонтирует хомут?
Наконец вдали раздались скрип плохо смазанных колес, неторопливое пофыркивание коня и понукания возницы, время от времени подкрепляемые щелчком бича. Телега остановилась на порядочном расстоянии от Окша (видно, бурелом и валуны не позволяли ей двигаться дальше), и конь принялся щипать траву.
Затем послышались приближающиеся шаги. Окш вытер потные ладони об одежду, поудобнее перехватил шпору и приготовился к схватке, которая должна была продлиться долю мгновения и состоять всего из одного удара.
Однако шаги миновали его стороной и вскоре затихли где-то вдали. Что такое? Неужели Хавр запамятовал то место, где остался лежать Окш? Ладно, пусть побродит. Не подзывать же его свистом.
Теперь шаги слышались то слева, то справа – можно было подумать, что тот, кому они принадлежат, собирает грибы, а не разыскивает истекающего кровью пленника.
Но вот где-то поблизости хрустнула сухая ветка, вот задетый неосторожным движением куст уронил со своих листьев росу, вот уже слышно прерывистое дыхание притомившегося от долгой ходьбы человека, вот уже Окш чувствует на себе чей-то взгляд… Ближе… Ближе…
…Еще ближе… Пора бить шпорой между этих глаз… Но почему они такие зеленые? Почему вокруг них сияет серебряный ореол? Почему с алых губ срывается не сиплый говорок, который Окш уже успел возненавидеть, а звонкий издевательский смешок:
– Ну что разлегся, как баба на сносях? Ножки разболелись?
Рагна! Откуда она здесь взялась? А где тогда Хавр, чтоб ему пусто было!
Часть вторая
Окш раньше и представить себе не мог, что так обрадуется этой вертихвостке. Сейчас, наверное, он не стал бы возражать, даже если бы она вновь вознамерилась усесться ему на грудь.