Губительная ложь
Шрифт:
А ведь ей так хотелось сказать им, что с их сыном все будет хорошо.
Она остановилась на светофоре и завороженно наблюдала за ритмичной работой стеклоочистителей. «Вумп-вумп» — тихо шелестели они. На авеню Пастер не было интенсивного движения. Водители слышали штормовое предупреждение и не выезжали. Хотя на дороге вообще не было никаких машин, она все-таки остановилась на красный свет. Какой-то идиот так запрограммировал светофор, что красный свет появлялся даже тогда, когда в этом не было совершенно никакой необходимости. Должно быть, какой-то инженер был чрезмерно озабочен проблемами безопасности дорожного движения.
Эта непредвиденная остановка дала Пейтон возможность проверить входящие сообщения на мобильном телефоне. Но связи не было. Наверное, из-за метели, подумала она и попыталась еще раз, включив голосовую почту. Первые три сообщения не содержали никакой важной информации. Четвертое было
Сегодня он будет ночевать в каком-нибудь унылом отеле, а она даже не ответила на его звонок, чтобы пожелать спокойной ночи.
Пейтон размышляла, позвонить ему или нет. И что он может ей ответить, если она разбудит его в три часа ночи, чтобы сказать, что любит его? Прочитав следующее сообщение, она немедленно забыла об этом. Ее словно окатили ушатом ледяной воды. Это сообщение было от Фелиции из клиники в Хейвервиле.
«Я подумала, что будет справедливо, если ты ответишь за все, что сделала. Я решила возбудить уголовное дело против тебя за создание угрозы безопасности. Если у тебя есть вопросы, то пусть твой адвокат свяжется с моим».
Это все ее уязвленная гордость. Очевидно, Фелиция наняла себе одного из тех вертких адвокатов, которые не задумываясь могут испортить карьеру молодому врачу, ради того чтобы содрать солидную денежную компенсацию с администрации больницы. Жаль, что она тогда не поговорила с доктором Саймонсом. Он здравомыслящий человек. Ему удалось бы пресечь все на корню. Может быть, еще не очень поздно. Прежде всего утром она поедет в клинику и поговорит с ним лично. Но до утра еще далеко. Пейтон была человеком нетерпеливым. Ей хотелось предпринять что-нибудь прямо сейчас, чтобы как-то возместить вчерашнее бездействие. Все, что она пока может сделать, так это позвонить доктору Саймонсу и оставить на его автоответчике сообщение, о том что она приедет в клинику к началу рабочего дня.
На светофоре загорелся зеленый свет как раз в тот момент, когда ей удалось дозвониться в клинику.
— Здравствуйте, это доктор Пейтон Шилдс.
— Клиника сейчас не работает.
— Я знаю. Не могли бы вы связать меня с голосовой почтой доктора Саймонса?
— Одну минуту, — ответили ей, переключая.
«Это доктор Хью Саймонс…»
В то время когда Пейтон слушала вступительное приветствие, сзади на огромной скорости пронеслась большая машина, подняв волны снежной жижи. Дорожная грязь полностью накрыла ее машину. Ей почти ничего не было видно. Тут как раз закончилось вступительное приветствие и прозвучал сигнал. Пейтон со злостью пробормотала: «Козел».
У нее все похолодело внутри, когда она поняла, что ее слова записались на пленку.
Пейтон, ты — идиотка.
Она подумала, стоит ли позвонить еще раз. Ситуация явно вышла из-под контроля. Каждый раз, когда она начинала нервничать, то вспоминала правило, которое ее отец называл правилом ямы. Оно гласило: не заходи слишком далеко. Она выключила телефон, швырнула его на пассажирское сиденье и сжала руль обеими руками.
Пейтон ехала на юг по Джамайка-вей. Это была извилистая дорога с двумя полосами движения, огибающая западную оконечность Олмстед Парка — старый фешенебельный район города. Здесь располагались многочисленные парки в стиле Фредерика Лоу Олмстеда, известного дизайнера, создавшего нью-йоркский Централ-парк. Родители Пейтон жили сразу за Кантри Клабом. Это действительно был деревенский клуб, родоначальник сотен подобных заведений, разбросанных по всей стране. Понятно, что Пейтон, происходившая из семьи полицейского, не могла здесь родиться и провести детство. Но мать Пейтон была весьма успешным агентом по недвижимости. Она занималась этим делом почти всю свою сознательную жизнь. К тому времени, когда Пейтон исполнилось семнадцать, благодаря усилиям матери ее семья в конце концов смогла позволить себе переехать в этот район. Правда, Пейтон в скором времени вернулась в Саус Энд. Там люди были попроще и не страдали высокомерием и заносчивостью. Но Пейтон подобные вещи совершенно не беспокоили.
По мере того как она продвигалась вперед вдоль полосы деревьев, ограничивающих парк, улица становилась все темнее. Озеро Джамайка было скрыто от глаз пеленой снегопада. На трассе не было никакого движения, но где-то далеко впереди она заметила две неясные светящиеся
Пейтон помигала фарами, опасаясь, что водитель просто пьян. Никакого ответа не последовало. Машина приближалась. Проехав половину разделявшего их расстояния, Пейтон снова помигала фарами. Ответная вспышка света почти ослепила ее. Она отвернулась, но было практически невозможно укрыться от этого света. Свет бил прямо в лицо. Прямо в лицо.
Он движется по моей полосе!
Она включила сирену. Встречная машина неслась с бешеной скоростью, очевидно намереваясь столкнуться с ней лоб в лоб. В панике Пейтон нажала на газ и свернула вправо. Ее машина сразу же начала крутиться на ледяной дороге, совершенно выйдя из-под контроля. Вторая машина промчалась сзади нее, не изменив курса. Видимо, водитель пытался проехать по следам ее шин на снегу. Машина Пейтон ударилась в ограждение и рикошетом отскочила назад. Перед ее лицом резко надулась подушка безопасности, потом осела на ее колени. Машину продолжало нести на противоположную сторону улицы. Казалось, она движется по вихревой спирали — машину крутило, разворачивало. Свет передних фар слепил глаза, разрезая темноту ночи и освещая заснеженную дорогу. Передняя часть машины врезалась в бетонное ограждение, и сила инерции подняла машину над этим ограждением. Потом она наклонилась и перевернулась, снова перевернулась и, восстановив равновесие, покатилась вниз по дорожной насыпи.
Пейтон не могла пошевелить руками. Ее тело дергалось, голова билась о подголовник сиденья. Все стекла в машине разлетелись вдребезги. Разбились боковые окна, разбилось ветровое стекло. Ее окатил целый фонтан острых стеклянных брызг. Она ощутила неприятное покалывание на лице. Лицо стало влажным и теплым. Пейтон ничего не видела и ничего не слышала, даже своих собственных криков. После сильного удара машина прекратила скользить и катиться вниз. Разбитая машина приземлилась в снежный сугроб. Это смягчило удар. Пейтон не понимала, лежит ли машина на правом боку или, наоборот, на левом. Она не была уверена, находится ли в сознании. Ей казалось, будто она плывет, продолжает медленно двигаться. Она ощутила холод: он поднимался от ступней и дошел до колен. Потом Пейтон снова почувствовала влагу. Но это была уже не та горячая влага, которая окутала все лицо, — это был холод, ледяной холод. Машина упала в снежный сугроб. Ей казалось, что она плывет. Вокруг была вода.
Это озеро!
Пейтон плеснула воду на лицо, чтобы смыть кровь. Это сразу привело ее в сознание. Ледяная вода заполнила машину. Она сидела уже по колено в воде. Вода продолжала заполнять машину через двери и пол и имела явный красноватый оттенок. Она поняла, что это ее собственная кровь. В панике Пейтон начала дергать дверь, пытаясь открыть ее. Дверь не поддавалась. Она сообразила, что пристегнута ремнем безопасности, но не могла пошевелиться — нога была придавлена каким-то обломком, находившимся под рулем. Пейтон с силой дернула ногу, потом еще раз. Освещение приборной панели помигало и в конце концов погасло. Кровь не переставая заливала глаза, мешая видеть. Фары уже не горели, было темно, но она все равно ничего не смогла бы разглядеть. Вода продолжала прибывать. Машина медленно тонула. Хотя все тело Пейтон постепенно немело от холода, она отчаянно пыталась выдернуть зажатую ступню. Уровень воды все увеличивался, вода уже доходила до бедер. Потом до пояса. Пейтон звала на помощь: «Помогите! Кто-нибудь. Пожалуйста!» Но голос ее звучал так тихо, что это скорее походило на шепот. Она почти обессилила. Ее била сильная дрожь. Понимая, что вот-вот потеряет сознание, она снова попыталась позвать на помощь, но вместо звуков из ее горла вырывались только хрипы. Пейтон чувствовала, что начинает засыпать, но потом снова пришла в себя, когда холодная влага стала подбираться к груди. Ее живот, ее слегка выступающий животик, уже ощущал ледяной холод. На глаза навернулись слезы, и еле слышным шепотом она произнесла последнюю просьбу о помощи.