Губительница душ

фон Захер-Мазох Леопольд

— Ну, что новенького? — с улыбкой спросил иезуит. — Не одумалась ли ты, наконец, дитя мое? Не могу ли я поздравить моего милого графа?

— Он обо мне теперь и не думает, — возразила Анюта. — Но шутки в сторону: мне нужно серьезно поговорить с вами. Мы должны действовать вместе против нашего общего врага — Эммы Малютиной.

— Что значат эти слова?

— Она опутала сетями Солтыка и Ядевского. Ваша обязанность спасти графа, а я постараюсь спасти Казимира, которому принадлежит мое сердце. Если бы Эмма была кокетка в буквальном смысле этого слова, я из гордости

не стала бы оспаривать ее прав на этого молодого человека; но она член какого-то тайного политического общества и для достижения известной ей цели, не пощадит ни графа, ни Ядевского, точно так же, как она не пощадила студента Пиктурно.

— Почему ты знаешь, что Малютина виновата в его смерти?

— Я этого не утверждаю. Но я почти уверена, что она была участницей этой ужасной кровавой истории.

— Игра твоего пылкого воображения, и больше ничего.

— Нет, я в этом убеждена, да и Эмма сама почти призналась мне в этом.

— Это другое дело.

— Я расскажу вам все, что знаю, но, ради Бога, не дразните меня больше вашим графом.

— Даю тебе честное слово, — сказал иезуит, подавая Анюте руку. Девушка почтительно поцеловала ее.

Патер Глинский внимательно выслушал Анютин рассказ и мысленно поблагодарил судьбу, пославшую ему такую умную энергичную союзницу.

Вернувшись домой, он попытался еще раз уговорить графа и сказал ему:

— Вы и не подозреваете о той опасности, которая нависла над вами.

— Опять старые песни!

— Я уже говорил вам, что Эмма Малютина преследует вас с известной целью. Теперь я могу сообщить вам некоторые подробности.

— Я готов вас выслушать.

— Она член тайного общества…

Солтык нахмурил брови.

— Позвольте и мне предостеречь вас, святой отец, — сказал он, — не советую вам громко говорить о таких вещах, да и вообще не следует вмешиваться в чужие дела. Если Эмма действительно член тайного общества — чему я, впрочем, не верю — то какое вы имеете право обличать ее и этим навлекать на себя злобу и месть ее сообщников?

— Так, как поступил Пиктурно, не правда ли?

— Что с ним случилось?

— Он был убит, и кровь его запятнала те прелестные ручки, которые вы целуете с таким наслаждением.

— Ерунда! Я этому не верю.

— Не мне одному это известно… Об этом сильно поговаривают в Киеве. Боже сохрани, если ваша очаровательница впутает вас в это дело!

— Интересно узнать эти городские слухи.

— Подозревают политический заговор…

Солтык громко расхохотался.

— Вот уж это, действительно, самые достоверные сведения! — проговорил он, задыхаясь от смеха.

— Тут нет ничего смешного, — обиделся иезуит.

— Я не посвящен в тайны Эммы Малютиной, — продолжал граф, — но настолько изучил ее характер, что ручаюсь головой, что она не способна ни явно, ни тайно восставать против русского правительства. Прошу вас прекратить этот разговор, — прибавил он, указывая рукою на дверь. Патер Глинский вышел из кабинета.

— Так это не заговор, — размышлял иезуит, сидя у камина. — Что же это тогда?

Внезапно странная мысль промелькнула у

него в голове. Он потер лоб и подумал: «Почему же нет?.. В этой стране случается так много невозможного. Сама природа тут какая-то загадочная и ежедневно преподносит нам сюрпризы… Здесь все возможно… Красавица из хорошего семейства, богатая, образованная, созданная для того, чтобы быть счастливой и дарить счастье другим, — принадлежит к ужасной секте кровожадных убийц!.. Это могло бы показаться невероятным… но бывали примеры… В пятидесятых годах я слышал что-то в этом роде… Рассказывали, что какая-то знатная дама разыгрывает роль Богородицы в гнусной секте, называемой „хлыстовщина“. Неудивительно, что и Малютина пошла той же дорогой… Но вот беда, у меня в руках нет явных доказательств…»

Долго обдумывал иезуит план дальнейших действий и наконец пришел к заключению, что еще не все потеряно. Заговор! Да разве этого недостаточно, чтобы обратить на Малютину и ее сообщников внимание полиции и окружить их шпионами?

Задавшись этой целью, патер Глинский, не теряя ни минуты, написал письмо частному приставу Бедросову и послал его с одним из своих тайных агентов.

XXXVI. Новые подкопы

Представитель полицейской власти принял иезуита в своем рабочем кабинете, усадил его на диван под портретом императрицы и предложил ему сигару.

— Я пришел к вам по одному чрезвычайно щекотливому вопросу, — конфиденциальным тоном начал патер Глинский, потирая руки, — и рассчитываю на вашу всем известную скромность.

— Это отличительная черта моего характера, — согласился Бедросов, — говорите прямо, что ваш граф опять натворил и из какой истории мне придется на этот раз выручать его.

— Мой бывший питомец страстно влюбился в одну молодую особу и собирается на ней жениться. Она дочь весьма почтенных родителей и во многих отношениях была бы подходящей для него партией, но есть обстоятельства, которые заставляют меня опасаться этого брака.

— Кто она такая?

— Малютина.

— Эмма?

— Вы ее знаете?

— Еще бы! Я был другом ее отца и носил ее на руках, когда она была ребенком, я и теперь вижусь с ней очень часто.

— Вы не подозреваете ее в убийстве?

Бедросов улыбнулся.

— Извините меня, ваше преподобие, — сказал он, — откуда явилась у вас такая странная мысль?

— Вы не допускаете возможности совершения преступлений под влиянием необузданного фанатизма?

— Эмма вовсе не экзальтированная девушка; я нахожу, что она холодна и благоразумна не по годам.

— Вы полагаете, что она неспособна увлечься сумасбродною идеей… например, политической?

— Ни в коем случае: я уже заметил вам, что Эмма Малютина очень сдержанная и скромная девушка.

— Я знаю наверно, что она имеет тайные сношения…

— С кем?

— С купцом Сергичем.

— Это старый знакомый ее матери, очень добрый и скромный человек.

— По ночам в его доме она переодевается в мужское платье и отправляется в Красный кабачок. Неужели это не кажется вам странным?