Гугеноты
Шрифт:
И в гробовой тишине Амбруаз Паре объявил:
— Жизнь принца Конде вне опасности.
Все облегченно вздохнули, и от этого дружного вздоха заколебалось пламя свечей в канделябрах, расставленных по всему залу.
Амбруаз повернулся к Колиньи:
— Мне здесь больше делать нечего. Отныне у постели больного будет неотлучно находиться господин Шаплен, если, конечно, его не призовет к себе король. Все необходимые рекомендации он получил; с ним будет Ле Лон. Прощайте.
— Прощайте, Амбруаз. И помните, не только принц Конде,
Маленький хирург, молча, поклонился и покинул дворец.
В эту ночь раненый, как никогда, спал спокойно. Его не мучили кошмары, температура спала, дыхание стало ровным. Обоим врачам только и оставалось делать, что давать ему через каждые четверть часа по ложке того питья, которое оставил Паре.
Утром Конде открыл глаза, вполне осмысленно огляделся и, увидев сидящего рядом Шаплена, поинтересовался, какого черта здесь делает королевский врач. Шаплен объяснил, что его прислала королева-мать в помощь Ле Лону и что теперь, благодаря их совместным усилиям, здоровье принца пошло на поправку.
— Сколько времени я здесь лежу? — спросил Конде.
— Пять дней.
— Выходит, только с вашим приходом я начал выздоравливать?
— О, ваше высочество, не надо преувеличивать моих заслуг. Медицина не всесильна, и мы, медики, подчас помогаем один другому опытом, знаниями в той или иной области, — уклончиво ответил Шаплен.
— Хорошо. Я замолвлю за вас словечко перед Ее Величеством. А где мой врач?
— Ле Лон спит. Мы разделили с ним ночь: он дежурил до четырех утра, теперь моя очередь.
— А где Колиньи? Почему я не вижу Ла Ну? Что с Матиньоном, он выздоровел?
— Монсеньор, с господином Матиньоном все в порядке, рана его оказалась не столь серьезной, как ваша.
— Еще бы! Я видел, как герцог вытащил из моей груди клинок, чуть ли не на целую ладонь обагренный кровью.
— Я вижу, к вам возвращается память, ваше высочество, а это верный признак выздоровления.
— К черту память! Где адмирал? Я хочу видеть адмирала!
— Но, монсеньор, только шесть утра, все спят…
— В самом деле? Хм… Ну что ж, тогда дайте мне еще ложку вашего волшебного питья, и я тоже усну. Нет, честное слово, после него я чувствую себя будто заново родившимся! Вы искусный лекарь, господин Шаплен!
— Ваше высочество, вам нельзя долго разговаривать. Я боюсь, как бы не открылась ваша рана.
— Ну, хорошо, хорошо… — и принц, проглотив содержимое ложки, снова заснул.
…Через три дня после посещения мэтра Паре, когда Конде уже сидел в кровати и с жадностью уминал куриную ножку с оливками, к нему вошел Колиньи.
— Оставьте нас, — коротко сказал он, и оба врача вышли.
— Вы пришли кстати, адмирал, — произнес Конде, заканчивая с едой и вытирая пальцы салфеткой. — Я совсем одичал в своей берлоге и, наверное, за это время накопилась куча новостей, которые мне хотелось бы знать.
— Право, принц, мне нечего вам рассказать, — развел руками
— Что поделывает моя любовница? Последняя, маркиза де Лимейль?
— Нашла себе утешение в объятиях моего брата.
— Неблагодарная, — хмыкнул Конде, — мало того, что ни разу не навестила меня во время болезни, она вздумала предать меня! Самым подлым образом, на глазах у всего двора! Вот они, женщины, адмирал! Ну да ладно. Что поделывает король?
— Делает вид, будто царствует. И по-прежнему развлекается со своими собаками и шлюхами, которых поставляет ему Гонди. Его мать, кстати, вознамерилась совершить большое путешествие по Франции. Хочет показать французам их короля.
Скорчив гримасу, Конде махнул рукой:
— Эти Валуа не перестают меня удивлять своими чудачествами. Что слышно о Монморанси? Он, верно, приобрел теперь славу Геракла, убившего лернейскую гидру [62] .
— Ничуть. Он тоже тревожится о вашем здоровье и ежедневно посылает к вам своего человека.
— Вот как? И кто же этот человек?
— Это Лесдигьер, поручик гвардии герцога.
— Помнится, он нашей веры. Хорош, однако, протестант, служащий политику-католику.
62
Лернейская гидра — чудовище с туловищем змеи и девятью драконьими головами, порождение Тифона и Ехидны (мифол.). Побеждена Гераклом (второй подвиг).
— Это очень умный и храбрый дворянин, мой принц, и он в чести у Монморанси. Кстати, не без его помощи нам удалось избавиться от герцога Гиза. Наконец, это тот самый дворянин, которому вы, принц, обязаны жизнью.
Конде удивленно вскинул брови:
— И вы говорите, что он спас мне жизнь? Каким же это образом?
— Именно он привел того врача, который вырвал вас из лап смерти.
— Что вы говорите, разве меня лечил не Шаплен?
— Но по указаниям мэтра Амбруаза Паре, которого привел Лесдигьер. Никто уже не ручался за вашу жизнь, принц. Оба врача, Ле Лон и Шаплен, не распознали истинное течение болезни и своими действиями чуть было не уложили вас в могилу.
— В самом деле? Мерзавцы… Однако этот самый Шаплен и словом не обмолвился об истинном положении дел. Надеялся, что правда не выплывет наружу?
— Не думаю. Но он не мог вернуться к королеве с известием, что раненый принц удалил его от себя за невежество. Не будем и мы разубеждать Ее Величество в искусстве личного врача.
— Так он протестант, этот хирург?
— Совсем недавно он примкнул к нашей партии гонимых. Помнится, это было после Орлеана.
— Я хочу его видеть, Колиньи. Я желаю отблагодарить того, кому обязан жизнью.