ГУЛАГ
Шрифт:
Один историк лагерей пишет, что «в 1952-м расправы со стукачами на Воркуте стали таким обыденным явлением, что никого не удивляли» [1685] . Это очередной пример того, как лагерная жизнь в сгущенном, усиленном виде отражала жизнь вне лагерей. Антисоветские партизанские организации на Западной Украине тоже активно уничтожали доносчиков, и их участники принесли одержимость такими расправами с собой в лагеря [1686] . Понимая это, начальство лагпункта, где сидел Панин, надумало отделить украинцев от всех остальных, поскольку считало, что охоту на стукачей ведут главным образом украинцы. Но подобные меры не приносили результата [1687] .
1685
Илья Гольц, «Воркута»,
1686
Об отношении украинского подполья к стукачам см. Burds.
1687
Панин, с. 506.
В 1953-м в Минлаге солагерники Булгакова собирали сведения о численности и составе лагерей и переправляли эти сведения на волю, используя дружественно настроенных охранников и приемы конспирации, которые в 70-е и 80-е годы будут оттачивать в лагерях диссиденты (об этом еще пойдет речь). Обязанностью Булгакова было прятать эти документы, сочинять и хранить песни и стихи, поднимающие дух заключенных. Леонид Ситко делал то же самое в Степлаге. В подвале строящегося здания он устроил тайник, где хранил «короткие рассказы о судьбах людских, письма погибших лагерников, краткий отчет врача Г. В. Мышкиной об умышленном создании нечеловеческих условий в томских лагерях (статистика, факты смерти от дистрофии и т. п.), очерк зарождения и развития казахстанских лагерей, подробная справка о Степлаге, а также стихи».
И Ситко и Булгаков верили, что когда-нибудь лагеря ликвидируют, бараки сожгут и спрятанное можно будет извлечь. Двадцатью годами раньше никто не осмелился бы даже подумать такое, не то что совершать такие поступки.
Тактика и стратегия конспирации очень быстро распространялись по системе особых лагерей, чему способствовала сама администрация ГУЛАГа. Стараясь разбивать зарождавшиеся подпольные организации, заключенных постоянно переводили из лагеря в лагерь, но в специфической обстановке особых лагерей это приводило к обратным результатам — к росту сопротивления [1688] .
1688
Кравери, с. 323.
В Заполярье лето очень короткое и довольно жаркое. Реки вскрываются в конце мая. Дни становятся все длиннее, и наконец ночь исчезает совсем. С какого-то момента в июне, а в некоторые годы только в июле, солнце вдруг становится поистине яростным. Иногда это длится месяц, иногда два. Мгновенно, за считаные дни, распускаются все северные цветы, и на несколько коротких недель тундра покрывается ярким ковром. Людям, девять месяцев почти безвылазно просидевшим в помещении, лето приносит непреодолимое желание выйти наружу, стать свободными. В те несколько жарких летних дней и белых ночей, что я провела в Воркуте, горожане проводили на улицах, казалось, круглые сутки — гуляли по улицам, сидели в парках, беседовали у дверей домов. Не случайно в лагерях именно на весну приходилась большая часть попыток побега. И не случайно три самых значительных, самых опасных и самых известных восстания заключенных произошли весной или летом.
В Горлаге — особом лагере в составе Норильского комплекса — обстановка накалилась к весне 1953-го. Осенью предыдущего года в лагерь из Караганды за участие в массовых беспорядках, убийства, побеги и неповиновение были переведены 1200 человек, «в основном осужденных за повстанческую деятельность в районах Западной Украины и прибалтийских республик». Согласно документам МВД, еще по дороге в Норильск украинцы организовали «повстанческий штаб».
По сведениям, которые сообщили заключенные, в течение нескольких дней после прибытия этапа в лагере кирками были зарублены четверо стукачей [1689] . К весне 1953-го новоприбывшая группа, сильно разозленная из-за амнистии, которая обошла заключенных Горлага стороной, создала, как сказано в документе комиссии МВД, «антисоветскую организацию». Скорее всего, это означает, что были усилены уже существовавшие национальные организации.
1689
Kosyk, с. 56.
На протяжении мая в лагере назревали волнения. 25 мая при конвоировании «за неподчинение охране» был убит заключенный. На следующее утро заключенные двух лаготделений не вышли на работу. В тот же день «при переговорах с соседней женской зоной к заключенным… было незаконно применено оружие, в результате 7 заключенных… были ранены. 4 июня заключенные сломали деревянный забор, отделявший штрафной барак от жилой зоны, и освободили 24 человека. При этом они схватили и попытались взять в заложники оперуполномоченного. В ответ на это было применено оружие, в результате 5 заключенных убито и 14 ранено». 5 июня из шести лаготделений в волнениях уже участвовало пять, в которых содержалось 16 379 заключенных. Войска окружили
1690
ГАРФ, ф. 9413, оп. 1, д. 159.10 Н. А. Морозов, «Особые лагеря МВД СССР…», с. 23–24.
Примерно в то же время похожие события происходили в Речлаге — особом лагере, входившем в состав Воркутинского угледобывающего комплекса. Заключенные еще в 1951 году пытались организовать в Речлаге массовые забастовки, и впоследствии начальство заявляло, что за 1951–1952 годы ему удалось раскрыть в лагере как минимум пять подпольных организаций [1691] . Когда умер Сталин, заключенные Речлага могли, кроме того, следить за мировыми событиями. У них не только были национальные объединения, как в Минлаге и других лагерях, но и радиоприемники, с помощью которых некоторые заключенные слушали западные радиопередачи. Новости записывались с добавлением комментариев, и получившиеся бюллетени распространялись среди заключенных. Так лагерники узнали не только о смерти Сталина и аресте Берии, но и о массовых забастовках в Восточном Берлине 17 июня 1953 года, которые были подавлены с помощью советских танков [1692] .
1691
Н. А. Морозов, «Особые лагеря МВД СССР…», с. 23–24.
1692
Н. А. Морозов, там же, с. 24–25; Noble, с. 143.
Кажется, именно эта новость воспламенила людей: если берлинцы бастуют, то можем и мы. Американец Джон Нобл, арестованный в Дрездене чекистами вскоре после войны, вспоминал:
«Их протест воодушевил нас, и день за днем потом мы только об этом и говорили… В следующем месяце мы, рабы, стали дерзкими. Незаходящее летнее солнце растопило снег, и его тепло придавало нам сил и храбрости. Мы толковали о забастовке ради нашей свободы, прикидывали шансы, но что делать, как взяться, никто не знал» [1693] .
1693
Noble, с. 143.
В ночь на 30 июня в шахте «Капитальная» были обнаружены листовки с призывами не давать угля. В тот же день в шахте № 40 на стене появилась надпись: «Не давать угля, пока не будет амнистии». Аналогичные призывы писались на вагонетках, которые выходили из шахты на поверхность пустые, без угля [1694] . 17 июля на шахте «Капитальная» заключенные избили десятника якобы за то, что он призывал их «прекратить саботаж». В этот день «все десятники второй смены, из-за боязни расправы над ними, спускаться в шахту отказались».
1694
ГАРФ, ф. 9413, оп. 1, д. 160.
Между тем в Речлаг прибыл большой этап заключенных — опять-таки из Караганды. Всем им обещали улучшение условий и пересмотр дел. Но на воркутинской шахте № 7 они не нашли никакого улучшения, наоборот, условия были чрезвычайно тяжелыми. На следующий день, 19 июля, 350 человек не вышли на работу [1695] .
Забастовка быстро распространилась по лагерным отделениям, чему способствовала сама воркутинская география. Воркутлаг находился посреди огромного угольного бассейна, одного из крупнейших в мире. Шахты располагались широким кругом, между ними — другие предприятия: электростанции, кирпичные и цементные заводы. Каждое предприятие, как и город Воркута и поселок Юр-Шор, было привязано к тому или иному лагерному отделению. Средством сообщения была железная дорога, поезда водили заключенные (их использовали в Воркуте на всевозможных работах). Машинисты, ездившие по большому кругу, и разнесли повсюду весть о забастовке на шахте № 7. Тысячи заключенных передавали друг другу новости шепотом, тысячи видели написанные на вагонах лозунги: «К чертям ваш уголь! Дайте нам свободу!» [1696] . 29 июля 1953 года бастовали шесть из семнадцати отделений Речлага — 15 604 заключенных [1697] .
1695
ГАРФ, ф. 9413, оп. 1, д. 160; Н. А. Морозов, «Особые лагеря МВД СССР…», с. 27.
1696
Noble, с. 144.
1697
ГАРФ, ф. 9413, оп. 1, д. 160.