ГУЛАГ
Шрифт:
Украинцы остановили выбор на Кузнецове, несомненно, потому, что рассчитывали с его помощью придать восстанию более «советский» характер и лишить власти предлога для применения грубой силы. Эту задачу он, безусловно, выполнил — пожалуй, даже перевыполнил. По распоряжению Кузнецова забастовщики развешали по всему лагерю лозунги: «Да здравствует Советская Конституция!», «Да здравствует советская власть!», «Долой убийц-бериевцев!» Он уговаривал заключенных перестать писать антисоветские листовки: контрреволюционная агитация, мол, только повредит делу. Он сразу же примкнул к немногочисленной группе бывших коммунистов, сохранивших веру в партию, и привлек их к охране порядка.
Доверия украинцев, выдвинувших Кузнецова,
Украинцы не зря опасались дезертирства Кузнецова: другой член «комиссии» Алексей Макеев бежал из лагеря в первой половине забастовки и позднее прочитал по радио две речи, в которых уговаривал заключенных вернуться на работу. Возможно, он рано понял, что забастовка обречена; но не исключено, что он с самого начала был орудием администрации.
Но не все члены «комиссии» были людьми, чья преданность делу вызывает сомнения. Кузнецов впоследствии писал, что по крайней мере три человека — «Глеб» [1716] Слученков, Герш Келлер и Юрий Кнопмус — представляли в «комиссии» конспиративный «центр». Одного из них — Герша Келлера — обвинило в участии в украинском националистическом подполье и лагерное начальство, и его биография позволяет этому поверить. Келлер фигурировал в лагерных документах как еврей, но на самом деле был украинским партизаном (настоящая фамилия — Пендрак). Во время ареста ему удалось скрыть свою настоящую этническую принадлежность. Келлер возглавлял в «комиссии» военный отдел, занимавшийся подготовкой сопротивления на случай нападения со стороны властей. Именно он наладил производство в лагерных мастерских оружия — ножей, железных палок, дубинок, пик. Он же создал «лабораторию», где изготавливали самодельные гранаты и мины. Келлер также руководил строительством баррикад и распорядился, чтобы у входа в каждый барак стоял ящик с толченым стеклом — бросать в глаза солдатам.
1716
Глеб — его лагерная кличка. Настоящее его имя — Энгельс. — Прим. перев.
Если Келлер представлял украинцев, то Слученков был в большей степени связан с лагерными уголовниками. Кузнецов называет его человеком «из преступного мира», украинские националистические источники тоже говорят о нем как о воровском вожаке. Во время забастовки Слученков возглавлял лагерный «отдел безпеки» (безопасности). Он создал «полицейскую службу», которая патрулировала лагерь, поддерживала в нем порядок и выявляла потенциальных штрейкбрехеров и стукачей. Келлер при участии Слученкова разбил весь лагерь на подразделения и назначил командиров. В каждом лагпункте был создан штаб сопротивления. Кузнецов позднее жаловался, что «отдел безпеки тщательно старался законспирировать свои фамилии и мне совершенно невозможно было знать их».
Более сдержанно Кузнецов высказывается о Кнопмусе — немце, родившемся в Петербурге и возглавлявшем у забастовщиков «отдел пропаганды». Однако ретроспективный взгляд на события показывает, что деятельность Кнопмуса во время восстания была наиболее революционной и антисоветской. «Пропаганда» Кнопмуса включала в себя выпуск и распространение листовок (они предназначались для «вольного» населения и разбрасывались
Если учесть, что власти в первые же дни забастовки отключили в лагере электричество, эту радиостанцию следует назвать не средством распространения бравады, а большим техническим достижением. Первым делом зэки соорудили «гидроэлектростанцию», работавшую от водопроводного крана. Мотор переделали в генератор, и он начал вырабатывать достаточно электричества, чтобы питать внутрилагерную телефонную систему и радиопередатчик, который сконструировали из деталей рентгеноаппарата, лечебной аппаратуры УВЧ и киноустановки.
За несколько дней в лагере появились постоянные дикторы, которые регулярно выходили в эфир с последними известиями и другими передачами, предназначенными не только заключенным, но и охране и даже «вольному» населению. В архивах МВД сохранилась стенограмма одного из радиообращений к солдатам, с которым заключенные выступили спустя месяц после начала забастовки, когда запасы продовольствия начали подходить к концу:
«Солдаты! Мы не боимся вас и просим не заходить к нам в зону, не стреляйте в нас, не поддавайтесь бериевской банде. Мы их не боимся, так как не боимся смерти. Нам лучше умереть с голоду в лагере, чем сдаться бериевской банде. Не пачкайте свои руки пятнами крови, которую имеют на своих руках офицеры» [1717] .
1717
«Воля», № 2–3, 1994, с. 309.
Между тем Кузнецов организовал раздачу еды, которую готовили лагерницы. Все заключенные получали одинаковые порции (привилегий для придурков не было), но по мере того как склады пустели эти порции уменьшались. Добровольцы убирали в бараках, стирали, обеспечивали охрану. Н. Кекушев отмечает в мемуарах, что «в столовой соблюдалась чистота и поддерживался порядок». В обычном режиме работали баня и санчасть, хотя ни медикаментов, ни прочего, в чем возникала потребность, извне не поступало.
Заключенные не забывали и о развлечениях. Согласно одним мемуарам,
«среди заключенных оказался представитель графской семьи — граф Бобринский. Он быстро открыл „кафе“; бросал что-то в воду, вода шипела, и заключенные в жаркие дни с удовольствием пили этот напиток и очень смеялись, а граф Бобринский сидел в углу „кафе“ с гитарой и пел старинные романсы» [1718] .
Читались лекции, давались концерты. Самодеятельная драматическая труппа готовила спектакль. «Главный пророк» одной религиозной секты, разнополые члены которой после разрушения стены начали молиться вместе, предрек, что его последователи очень скоро живыми вознесутся на небо. Несколько дней сектанты, ожидая этого, просидели на казенных матрасах в центре зоны. Увы, ничего не произошло.
1718
Бершадская, с. 87.
Было довольно много молодоженов, которых соединяли брачными узами заключенные священники из Прибалтики и с Украины. Некоторые поженились раньше, стоя по разные стороны лагерной стены, и теперь впервые увидели друг друга. Хотя мужчины и женщины общались свободно, все писавшие о забастовке сходятся на том, что к женщинам не приставали, их не обижали и не насиловали, как часто бывало в лагерях.
Разумеется, сочинялись песни. В их числе был гимн на украинском языке, который часто пели все 13 500 заключенных. Рефрен был такой: