Гулящая
Шрифт:
– Что это за люди и что им здесь надо? – спросила Христя.
– Это из слободы...
– По какому делу?
Оришка поспешно вышла.
– Ну, зачем пришли? Что скажете? – послышался голос Колесника.
Он вышел на крыльцо в одном нижнем белье.
Все низко поклонились. Младенцам матери наклоняли головы, нашептывали: кланяйся пану.
– Доброго здоровья, пане! С приездом! – послышались голоса.
– Ну ладно, ладно. А что же дальше? – не обращая внимания на приветствия, спросил Колесник.
Толпа заколыхалась. И сразу, словно подкошенные, все упали на колени.
– Паночек! Смилуйся! – в один голос простонали
– Ага! Это рыбаки? – спросил Колесник. – Те, что самовольно рыбу в пруду ловили.
– Милостивец! – сказал белый как лунь дед, стоявший ближе всех к крыльцу. – Так было издавна. Еще в княжеские времена. Никто никогда не возбранял тут рыбу ловить. Известно, вода... набежала... пруд стал. Рыба завелась... Никто не разводил ее – сама, а может, птицы занесли икру. Мы же думали – на долю всякого Господь ее плодит.
– О-о, вы думали! Серые волки надели овечьи шкуры да такими тихонями стали... А когда вам приказали не ловить рыбу, вы что запели?
– Паночек! – сказала одна женщина. – Неужто рыба стоит того, что с нас присудили?
– А это какая канарейка защебетала? – ища глазами виноватую, спросил Колесник.
– Это я, батюшка, говорю, – смело выступила вперед молодая женщина с девочкой на руках.
– Ты? Молодая, а такая умная! И уже с ребенком на руках? Не солдат тебя наградил? А может, и ума у него заняла.
Молодица покраснела, глаза ее загорелись от гнева, но сразу же потухли.
– У меня муж есть, – подавив возмущение, сказала она.
– Так это он тебя надоумил идти ко мне? О, хитер! А что было бы, если б я... – тут Колесник выпалил такое, что даже видавшие виды деды вытаращили глаза. – Что бы тогда твой муж запел? Вероятно, на месте прикончил меня вилами?
Молодица, с горящим лицом и сверкающими от гнева глазами, строго промолвила:
– Постыдитесь хоть старых людей, пане!
– Ага, правда глаза колет. Черти бы вас взяли! Все вы одинаковы. На чужое, как собаки, лакомы. А тронь только ваше, так ты бы первая мне глаза выцарапала. Руками своими паскудными впилась бы. Теперь вы тихие, когда попались мне в руки. На коленях ползаете... а тогда? Вон из моего двора, такие-сякие! – крикнул он что было сил.
Заплакали дети, послышалось всхлипывание женщин.
– Что ж вы молчите? Просите пана... стойте на коленях, – с горечью и болью упрекали женщины своих мужей.
– Паночек! Смилуйся над нами, мы уж и так двести рублей заплатили. Где ж нам еще три сотни взять? – сказал седобородый дед.
– Мне до этого дела нет... Я вас предупреждал: хотите в мире жить, вот вам огороды, пруд, хоть топитесь в нем, мне все равно. За это только окопайте мне лес рвом. А вы мне на это: тысячу дашь, так окопаем. Слыханное ли это дело: тысячу рублей за то, чтобы ров выкопать! За такие деньги можно вас всех купить со всеми вашими потрохами. Кроме огородов, я вам еще сотню накинул. Не взяли. И не надо. Без вас найдем грабарей. За те деньги, что сдеру с вас, найдутся охотники копать ров. Еще и не то будет. Я вам и воды не позволю брать на пруду. Копайте себе колодцы. Пруд мой и вода моя!
– Вода Божья, – произнес кто-то робко.
– А вот посмотрите. Я покажу вам, чья она!
– Да мы уж видели... – сказал дед, вставая, – все видели... А что дальше будет, посмотрим... Идемте! – И он повернулся спиной к крыльцу.
За ним, понурившись, двинулись остальные. Тяжело вздыхали мужчины, женщины тихо плакали, а дети ревели, оглашая
Христя стояла у окна, с грустью глядя на удалявшуюся толпу. В душе у нее росла обида за этих бедных людей. И гнетущая тоска камнем легла на сердце. Люди давно скрылись за горой, а ей все еще казалось, что они стоят на коленях и молят о пощаде растрепанного неодетого Колесника. А он хохочет, издевается над несчастными, над их кровавыми слезами и мольбой. Глаза у него налиты кровью, он рычит, как зверь, вот-вот кинется на людей. И это тот самый Колесник, который торговал мясом и в три погибели гнулся перед Рубцом, прося его повысить таксу. Ему жалко рыбы, которой он не пользуется, а вся цена ей грош. У Христи потемнело в глазах, словно туча закрыла солнце и больше не пели птицы. Она низко склонила голову, и горячие слезы упали на завалинку.
– Хамское отродье! – крикнул Колесник, вернувшись в комнату. – Принесла их нелегкая, чтоб рассердить меня. Видно, Кирило их надоумил. Чертов пьянчуга, вчера ходил с ними пить мировую, а сегодня наслал всю эту нечисть во двор! Оришка!
Оришка вышла и остановилась у порога.
– Где твой дурень? – спросил Колесник. Не дождавшись ответа, он крикнул: – Не понимаешь? Кирило, спрашиваю, где?
– Скотину погнал на водопой, паночек. Да вот и он, – сказала Оришка, увидя в окно Кирила, гнавшего телят и овец.
Христя посмотрела на него – так это ж Кирило из Марьяновки. Тот самый, что когда-то отвел ее в город к Загнибиде. Только постарел немного и поседел.
– Это ты, пьянчуга, наслал мне этих дьяволов во двор? – крикнул Колесник из окна.
Кирило снял шапку и подошел ближе.
– Каких, пане, дьяволов?
– Не знаешь? Ворона – вороной, а хитрее черта, – набросился на него Колесник. – Всю ночь, верно, вчера пил с ними магарыч, а сегодня чуть свет ушел со двора.
– Да побей меня Бог, если я хоть каплю в рот взял, – оправдывался Кирило. – Они уже целую неделю топчутся около двора, все спрашивали, когда приедет пан.
– А за каким же чертом ты в слободу отлучался?
– Да я все за лес беспокоился... А они говорят: «Кабы пан нам простил нашу вину, мы б уж лес за сотню окопали». А я говорю: «Назад пятитесь, как увидели, что не тае... я ж вам сразу говорил. Пан у нас справедливый, добрый. Берите, дурни, что вам дают, не спорьте, а то хуже будет. Не послушались меня, вот теперь и платите». – «Да это, – говорят, – все наши верховоды наделали, подбили нас: не слушайтесь, соберитесь всем обществом. Общество, мол, – большое дело. Мы, значит, и послушались. А оно теперь и выходит, что советчики наши в стороне, а нам – отвечать. Им, видать, только это и нужно было, чтобы с паном рассорить. Теперь они, верно, собираются и огороды, и пруд заарендовать».
– Кто ж эти верховоды? – уже мирно спросил Колесник.
– Да не кто иной, как слободские богатеи – шинкарь Кравченко и лавочник Вовк.
– Брехня это, паночек! – затараторила Оришка. – Не верьте. Кравченко и Вовк – почтенные люди, хозяева; никогда не станут они подстрекать людей против вас. А что они хотят арендовать огороды и пруд, так уж давно мне говорили про это. Мы б, говорят, хорошо заплатили пану.
Христя взглянула на Оришку. Та размахивала руками, сердито шамкала своим беззубым ртом – куда только девалась недавняя тихоня?