Гуманный выстрел в голову
Шрифт:
За спиной зашипел селектор, и разъяренный голос шефа вывел Алку из задумчивости:
— Алина Николаевна! Зайдите ко мне на минуточку. Алка мягко вошла в кабинет шефа и притворила за собой дверь.
— Слушаю вас, Сергей Павлович, — мурлыкнула она.
— Почему приказа в управлении связи до сих пор нет?
«Какой глупый вопрос. Такой даже в банку данных не закладывают. Не отправила, вот и нету!» — подумала Алка и соврала, насмешливо глядя Сранскому в глаза:
— Приказ отправлен факсом еще в первой половине дня. А уж куда он дальше подевался, это, простите, не в моей компетенции.
— Ну,
«Стукач! — подумала Алка. — Большой мальчик, а стучит, как пионер», — и презрительно фыркнула:
— Скажете тоже. Он же десять пудов весом! Не хотел бы сам — не вытолкнулся.
Шеф побагровел и грохнул кулаком по столу:
— Что вы сегодня себе позволяете, я вас спрашиваю?! Вы что сегодня, с ума сошли?! Да я вас уволю к чертовой матери! Да вы у меня…
Чего у него Алка, она так и не узнала — затрезвонил телефон. Шеф взял трубку, выпалил короткое: «Соколов слушает» и сердито замахал Алке — идите, мол, отсюда, не мешайте работать. А еще через десять минут он вышел из кабинета уже в плаще и шляпе, пригрозил продолжить разговор завтра, отдал распоряжения на утро и отбыл. А это означало, что и офисная Золушка, секретарша Алина Николаевна может быть свободной до утра. Надо только проветрить кабинет, вытереть пыль, вымыть кофейные чашки и пепельницы, полить пальму, сообщить начальникам управлений, что завтра в девять тридцать заседание, поставить телефон на автоответчик, а минералку в холодильник и распечатать три главы из трудового законодательства, чтобы жизнь малиной не казалась.
Еще вчера Алина пролила бы слезу-другую по поводу бессмысленной работы и затянувшегося трудового дня, и, аккуратно прикладывая к строчкам линейку, начала бы послушно щелкать клавишами. Алка же попросту открыла Интернет, и через пять минут горох был отделен от чечевицы. Осталась ерунда — пальма, пыль и чашки.
Кабинет шефа был так же зануден, как и сам Сранский, и ни на миллиметр не отступал от принципа «все палочки попендикулярны»; ручки в органайзере, бумаги — стопочкой, кресло придвинуто, шкаф с одинокой вешалкой аккуратно закрыт, жалюзи опущены, под столом верной собакой, выполняющей команду «Ждать!», замерли туфли — пятки вместе, носки врозь. Алке, еще ночью осознавшей, за что она не любит собак, эта неодушевленная покорность очень не понравилась. Настолько, что она брезгливо подхватила туфли с пола и вышла с ними в коридор. До женского туалета и обратно, чтобы вернуть их на место безнадежно испорченными.
Дмитрий Попов
ПИСЬМО НЕСЧАСТЬЯ
Было еще только шесть утра, а очередь уже обвилась вокруг магазина. Резкий ветер забирался под одежду и бросал в лицо колючие снежинки. Люди жались к стенам, топтались, стучали рука об руку. Василий Петрович понял, что пришел поздно, но все равно пристроился в хвост колонне. Стоявшая на несколько человек впереди него бабка поносила правительство скопом и президента в отдельности. Вокруг нее потихоньку начинался стихийный митинг пенсионеров.
Василий Петрович терпеть не мог подобных сборищ, но поневоле прислушивался.
За полчаса до открытия приехала машина с молоком. Но оказалось, что его привезли совсем мало и достанется, дай бог, половине очереди. Шофер, на которого накинулись обделенные, будто он был виноват, только устало махнул рукой и ушел греться в недра магазина. Делать нечего, оставалось только дождаться открытия и взять хотя бы хлеба. С ним таких проблем не было. Хлеб разбирали только часам к двенадцати.
Купив подорожавший на пятнадцать копеек за сутки кирпичик черного — отпущенные цены неслись, словно им под хвост сунули стручок перца, — Василий Петрович пошел домой. Надо было еще позавтракать и успеть вовремя на работу. В подъезде он машинально, по многолетней привычке, посмотрел па почтовые ящики. Выглядели они гадко: струпья сажи, облупившаяся краска, незакрывающиеся дверцы — месяц назад подростки сожгли здесь газеты. Ремонт делать никто не собирался, да и большинству жильцов тоже было все равно. Тут-то Василий Петрович и заметил с удивлением, что на черном фоне белеет кончик конверта. И торчит он именно из его ящика. Еще удивительнее оказалось то, что письмо действительно было адресовано ему — Кабикову В. П. Зато не было данных отправителя и почтовых штемпелей.
«Ладно, дома разберусь», — решил Василий Петрович, поднимаясь к себе на пятый этаж по лестнице. Лифт был уже два дня как сломан.
Газ, открытый на полную, сначала фыркнул, а потом еле затеплился. «Ну вот, батареи чуть живые, а тут еще и с газом перебои», — подумал Кабиков, ставя на плиту чайник. За окном уже светало и лампочку он, из экономии, решил не включать.
Конверт был новенький. Внутри оказался всего один листок с напечатанным на машинке текстом. Василий Петрович нацепил очки и принялся читать.
«Если вы прикаснулись к этому письму — вы избраный. Наконец-то оно пришло к вам. Это письмо несчастья».
«Вот ведь бред, да еще и неграмотный бред, — подумал Кабиков. — Письмо несчастья! И охота же кому-то такой чушью заниматься». Он налил себе чаю и все-таки вернулся к чтению.
«Письмо обошло 664 человека во всех странах. Вы — 665-й. У вас есть 13 часов, чтобы отослать его кому угодно. Иначе вы умрете.
Письмо должно быть отправлено 666 раз. Если оно будет отправлено 666 раз, значит его приняли люди, каторые не хотят умирать за других. И настанет конец всему и царь Тьмы освободиться! И 666 избраных будут счастливы возле трона его и будут властвовать душами.
Не пытайтесь уничтожить письмо. Это сделать нельзя. Отправьте его другому, если не хотите умиреть!!!»
«Чушь-то какая! Не лень же было какому-то идиоту», — думал Василий Петрович, разрывая письмо в клочки. Пора было на работу.
Что от «Сокола», что от «Аэропорта» до ОКБ имени Яковлева идти примерно одинаково. И разница только в том, навстречу ветру ты пойдешь, или тебе будет с ним по пути. Кабиков предпочитал ехать до «Сокола» — зимой ветер в спину все-таки лучше, чем в лицо. И все равно он успел основательно продрогнуть, пока дошел до проходной.