Гуннора. Возлюбленная викинга
Шрифт:
Маленький Ричард заплакал. Он дрожал. Но вместо того чтобы укутать его, Альруна подошла к окну. Как и всегда зимой, окна затягивали свиным пузырем, но Альруна распахнула ставни. В комнату хлынул холодный воздух. Ребенок закричал еще громче, раскраснелся. Это удивило Альруну. Священники говорили, что душа ребенка пуста и потому неспособна на чувства. Мальчик смотрел на Альруну. Он ничего не мог поделать.
«Ты слишком маленький, чтобы ненавидеть. Ненавидеть, как я ненавижу тебя. Как ненавижу Гуннору. Как ненавижу Ричарда».
Жара
Сколько нужно времени, чтобы ребенок умер? Сколько нужно времени, чтобы его кожа остыла, слезы заледенели, крик утих? Сколько нужно времени, чтобы он понял: мир — жестокое место, особенно для слабых, для тех, кто не может защититься?
Альруна согрелась, но вид пламени был для нее невыносим, и она выбежала во двор. Шел снег, и за Альруной потянулась цепочка следов. «Когда снег растает, ребенок умрет», — подумала Альруна.
Во дворе она встретила кормилицу. Женщина несла в руках сверток с травами. Она дрожала от холода.
Альруна преградила ей путь.
— Ты можешь не торопиться. Гуннора отнесла ребенка герцогу, ты искупаешь его позже.
— Но его нужно накормить!
— Это тоже можно сделать чуть позже. Отдохни пока.
Кормилица помедлила, но, похоже, обрадовалась возможности посидеть часик перед теплым камином.
Альруна беспокойно металась по двору. Она думала, что грань между жизнью и смертью тонка, повинуется закону «или — или»: нельзя быть немного живым или немного мертвым. Теперь же девушка словно очутилась в лабиринте, стены которого не пропускали ее к цели — вернуться, не допустить беды.
Альруна приняла решение, но вопросы роились в ее голове: «Разве ты не полюбила этого малыша? Разве не видела ты в Гунноре любящую мать, а не только проклятую соперницу?»
Альруна остановилась. Это был ребенок Ричарда и Гунноры. Он будет ожесточенно цепляться за жизнь, как и его родители. Силы покидали Альруну, но упрямство оставалось. Она не позволяла ужасу от содеянного или сочувствию к ребенку взять верх. Но когда снежинки растаяли на ее щеках, сменившись слезами, страшная мысль громом грянула у нее в голове: «Что же я натворила?»
Вдалеке она увидела Арфаста. Рыцарь дул на ладони, чтобы немного согреться. В последние недели он не решался подойти к ней, но часто поглядывал в ее сторону. Сегодня же Арфаст ее не заметил — наверное, потому, что Альруна стала невидима в этой тьме, своей тьме, своем сумраке, своей вечной ночи.
«Арфаст не смотрит на меня, как и Ричард. Но это моя вина. Мне нужно лишь выйти на свет, пересилить себя, отказаться от ненависти, сдаться. Я стала безумна…»
Она бросилась бежать, но не к Арфасту. Он увидит ее, но нельзя допустить, чтобы он увидел ее такой — не той женщиной, которую он любил, а детоубийцей.
Альруна бежала в детскую, тщетно силясь услышать
На нее упал свет факела, и в Альруне не осталось ни тьмы, ни холода, ни жестокости. Она ворвалась в комнату в поисках ребенка, но малыш не лежал на окне — его держал на руках Ричард. Герцог потрясенно смотрел на своего сына, но, услышав шум, поднял голову. Время лицемерия, криводушных улыбок и лжи прошло. Ричард все понял. Он понял, что она натворила. И Альруне нечем было оправдаться.
Она не могла попросить Ричарда о прощении, не могла смотреть в глаза Гунноре, не могла выносить горе, сломившее ее отца.
И только мать решилась заговорить с ней. Прошло несколько часов с тех пор, как Ричард нашел сына на подоконнике. Пока что было непонятно, выздоровеет малыш или сгорит от охватившей его лихорадки.
Альруна молилась, как и все остальные. Ночь сменилась предрассветными сумерками, когда к ней пришла мать. Лицо Матильды посерело, на нем читались усталость… и разочарование.
Альруна бросилась к ней, прижалась, но Матильда грубо отстранилась.
— Ты ведь понимаешь меня, мама, хотя бы ты!
Однако в ее лице не было понимания, только разочарование. Матильда покачала головой.
— Он сын Ричарда! — Голос женщины срывался на крик. — Он когда-нибудь станет герцогом Нормандии! Как ты могла, он же еще ребенок… — Она осеклась.
Альруна еще никогда не видела мать столь потрясенной.
— Я не хотела… Я была не в себе…
— В последние недели ты обманывала всех вокруг. Я тебя не узнаю. Кто ты такая? Где та девочка, лучившаяся радостью жизни?
— Правда, мама… Я не хотела… Когда я опомнилась…
— Могло быть слишком поздно… Ребенка до сих пор лихорадит.
Альруна не могла больше выносить ее упреки и отвернулась. Но от слов Матильды ей было не скрыться.
— Когда я была беременна тобой, я так боялась за твое будущее. Шла война, то были времена насилия, интриг и предательства. Ни твой отец, ни я не знали, чью сторону принять, язычников или христиан. Я готова была пожертвовать собой, лишь бы ты росла во времена мира. Но мне не пришлось идти на эту жертву: Ричард подарил нам мир, а благодаря Гунноре и ее влиянию на язычников в Жефоссе этому миру суждено длиться долго. Но теперь моя собственная дочь сеет смуту… У меня это в голове не укладывается.
Альруна и сама не понимала, как такое могло произойти.
— Пойми же… Я люблю Ричарда, и потому…
— Нет! — пронзительно крикнула Матильда. — Ты его не любишь, ты уже давно его не любишь, ты просто привыкла к боли, которую приносила тебе эта любовь. Ты не надеялась, что Ричард передумает, откроет тебе свое сердце. Ты поступила так не поэтому. Тобой двигала горечь — горечь оттого, что Ричард и Гуннора не сломлены, как ты. Если бы ты любила его, ты никогда не причинила бы вреда его ребенку.