Гурко. Под стягом Российской империи
Шрифт:
— Но ты же не молод, Эдуард Иванович, и если государь пожелал видеть главнокомандующим не тебя, а своего братца, пусть великий князь и соображает.
— Нет! — генерал решительно пристукнул по столу. — Если зовут Тотлебена, значит, невмоготу.
Запершись на сутки в рабочем кабинете, генерал перелистал все свои записи и тетради с описанием различных фортификационных сооружений, какие повидал в Германии, Франции, Англии…
Проанализировал наступательные операции пруссаков и овладение ими французских крепостных сооружений.
Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич посулил своему державному братцу, что, если Осман-паша высунется из-за плевненских укреплений, он разобьет его незамедлительно. Слова оказались блефом.
Узнав о бахвальстве главнокомандующего Дунайской армией, Осман-паша мрачно ухмыльнулся и, тут же вызвав Измаил-пашу, велел сделать демонстрацию крупными силами.
Обстреливая позиции российских войск, турки несколькими колоннами вышли из Плевны и, завязав бой, неторопливо втянулись.
Сидя на белой лошади, Осман-паша лично наблюдал за действиями бригад.
Великий князь Николай Николаевич о случившемся почел за лучшее не распространяться, тем более скрыть от императора.
Сырая, холодная осень. Лили дожди с жестокими порывами ветра. Кавалькада именитых всадников объезжала плевненские позиции. От дождя всадников спасали кавказские бурки. Конские копыта чавкали в лужах, отбрасывали комья грязи. Великий князь Николай Николаевич, Тотлебен и генерал Непокойчицкий делали рекогносцировку.
Два дня назад Тотлебен прибыл из Бухареста в Главную ставку императора Александра Второго, и государь незамедлительно принял его.
— Вручаю вам честь России, армии и Плевну, — сказал Александр. — На вас, генерал, надежда.
— Я всегда помню, что служу престолу, и тем горжусь, ваше величество.
Прибалтийский немец из Митавы не грешил против истины. Все свои недюжинные инженерные способности он проявлял во славу России и укрепления престола. Именно этим можно было объяснить принятие им после окончания войны пост одесского, затем виленского, ковенского, гродненского генерал-губернатора.
Настрой спутников — побыстрее завершить рекогносцировку и спрятаться от дождя в тепло — раздражало Тотлебена. Он не мог сосредоточиться и вникнуть в обстановку, а уже даже беглое знакомство позволяло ему сделать заключение: Плевна — орешек серьезный.
Великий князь небрежно заявил:
— Общая картина ясна. Дождемся гвардейского корпуса и начнем штурм. Не так ли, Эдуард Иванович?
Главнокомандующего поддержал начальник штаба Дунайской армии:
— Мы имеем теперь и опыт действия штурмовых колонн, — сказал Непокойчицкий.
— Ваше высочество, я пока не готов к столь категоричным суждениям, — ответил Тотлебен. — Позвольте мне еще и еще раз все взвесить, чтобы высказать свой план государю и вам.
Великий князь недовольно поморщился:
— Ваше право,
На следующий день Тотлебен, теперь уже без главнокомандующего и Непокойчицкого, лишь в сопровождении генерала Гурко, под чье руководство император передал гвардию, и князя Имеретинского, участвовавшего во всех прежних штурмах Плевны, сделал глубокую рекогносцировку.
Выехали поутру. Моросил мелкий назойливый дождь. Чувствовалось, осень вступила в свои права. То и дело вытирая лицо и бороду носовым платком, Гурко думал, что на Шипке сейчас уже ночи совсем холодные, сквозит ветер, а интенданты еще не завезли теплую одежду. Посочувствовал Столетову и солдатам, сидящим на перевале…
Подковой охватили Плевну российские войска. Продуваемые ветром, мокли солдатские и офицерские палатки. В кострах не горели, больше чадили сырые дрова. В окопах и ложементах мерзли солдаты. С той и другой стороны лениво постреливали орудия. Будто бабы у колодцев перебранку затеют. Поморщился Гурко:
— К чему снаряды попусту тратят?
— Это они, ваше превосходительство, душу отводят, — заметил князь Имеретинский.
К обеду успели объехать все укрепления на левом фланге. Сопровождавших генералов кавалькаду драгун обнаружили турки, и вот уже первые снаряды разорвались поблизости, взрыхлили землю. Вскоре огонь стал вестись прицельно. Конь под Тотлебеном прянул.
— Вы бы поостереглись, Эдуард Иванович, — заметил Гурко.
— В Севастополе случалось и поопасней, — отмахнулся Тотлебен. — Вот вы, Иосиф Владимирович, какие имеете соображения по Плевне? Согласны высказаться за штурм этих укреплений?
Гурко повременил с ответом. Тотлебен не торопил. Иосиф Владимирович думал. Он представлял, четвертый штурм приведет к огромным потерям. Солдатам придется преодолевать сложную систему оборонительных укреплений. И Гурко заговорил:
— Считаю, Эдуард Иванович, штурм преждевременным, это связано с потерей мужества солдат.
— Что же вы предлагаете?
— Необходимо подтянуть силы, окружить город кольцом укреплений. С подходом гвардии обратить особое внимание на Софийское шоссе, Горный Дубняк и Телиш.
— Вполне резонно, — кивнул Тотлебен. Потом повернулся к Имеретинскому: — Что вы, князь, имеете сказать?
— Ваше превосходительство, мне остается присоединиться к сказанному генералом Гурко.
И снова ехали, молчали. Гурко хотел услышать, что же думает Тотлебен, как решит он?
Дождь не прекращался, грязь чавкала под копытами.
— Экое ненастье, — проворчал Тотлебен. — А у меня в такую погоду кости ноют. Севастополь знать дает. Жена, провожая меня, говорила: не надоело тебе, Эдуард Иванович, воевать, не пора ли на пенсион? Вот отпустит меня государь со службы, в Митаву поеду, могилы батюшки и матушки навещу… Вы ведь, Иосиф Владимирович, признайтесь, в своих родных местах давно бывали? Где ваша земля отчая?