Гурман
Шрифт:
— Павел сказал, что я приемная, — осторожно произнесла девушка, после того, как Мила замолчала.
Она в упор посмотрела на женщину, зная, что та не умеет притворяться, и сразу подметила, как у той вздрогнули руки.
Катя положила ложечку на блюдце и сказала:
— Странное совпадение. Сначала какая-то однорукая бабка называет себя моей матерью. Теперь я слышу что-то подобное от другого человека, — сказала Катя.
— Ты же любишь Жанну, свою маму. Так ли важно тебе знать, приемная ты или нет? — спросила Мила и
— Да, — решительно сказала Катя. — Думаю, вы на моем месте тоже желали бы знать правду.
— Ну что ж. Я была готова к этому.
С колотящимся сердцем Катя наблюдала, как Мила неуклюже поднялась, подошла к древнему серванту и принялась выдвигать ящики.
— Помоги мне. Тут должна быть зеленая папка, тоненькая такая.
Катя молча вытащила ее прямо из-под носа Милы.
— Открой.
Катя сдула с папки пыль. Было видно, что к ней очень давно никто не прикасался. Дрожащими руками она отстегнула кнопку.
— Когда я была у Жанны в больнице, она все рассказала. Не держи на нее зла. Ты была самым любимым человеком в ее жизни. Никто ведь не знал, что все так закончится.
Катя вытащила пожелтевший, слегка измятый лист. Судебное решение об установлении удочерения. Свидетельство органа загс об удочерении…
Ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног.
— Прости, но Жанна не хотела, чтобы ты знала правду. Эти бумаги были спрятаны у тебя дома. — Голос Милы словно звучал на другой планете. — Жанна сказала мне, где они, и однажды, когда ты была чем-то занята, я забрала их.
Катя несколько раз прочитала документы, подняла голову и спросила:
— Мама… Жанна ничего не говорила про моих настоящих родителей?
Мила покачала головой.
— Значит ли это, что та старая женщина могла и правда быть моей матерью? — задала она вопрос.
Мила промолчала.
— Да, дела! — Катя горько усмехнулась.
— Ты не злишься?
— Не знаю. Мне нужно переварить эту информацию. Как вы думаете, в родильном доме осталась какая-то информация?
— Все может быть. Девочка, ты должна помнить лишь одно. Тебя воспитала Жанна. Она души в тебе не чаяла. Ты всем обязана ей. Поэтому не так важно, кто твоя биологическая мать. Что от этого изменится? Ты уйдешь жить к этой женщине?
— Нет, конечно.
— Поэтому не забивай себе голову. Жанна — твоя мать.
Какое-то время они провели в полной тишине. Лишь старые настенные часы тихонько отстукивали время.
— Я пойду, — сказала Катя, понимая, что теперь ей все известно. — Спасибо, что сказали мне правду. Я вам очень благодарна. Нет, я не злюсь.
— Катенька, если хочешь, возьми документы, — нерешительно предложила Мила. — И помни, что я люблю тебя как собственную дочь, — искренне добавила она.
Катя взяла папку, попрощалась и покинула дом.
Пробок на улицах города,
— Гаучо, поверишь ли ты в то, что Гунн со Слоном нажрались и до сих пор дрыхнут без задних ног? — спросил Дантист.
— Нет. И, кстати, где «Газель»?
Действительно, грузовой машины, принадлежащей клубу, в пределах видимости не наблюдалось.
Лиля спрыгнула с мотоцикла.
— Постой, — схватил ее за руку Дантист. — Я пойду первым. Тебе лучше остаться здесь.
Мышонок вырвала руку, гневно сверкнула большими глазами и заявила:
— Не нужно мне говорить, что надо делать. Я пойду с вами.
Дантист не стал возражать, вынул из бокового кофра охотничий нож, открыл ворота и направился к дому. Он сразу отметил, что мотоцикл Слона на месте, а вот входная дверь болтается на одном шурупе, словно ее вышибали. Сердце заухало, как паровой молот. Дантист, преисполненный самых дурных предчувствий, буквально влетел в покосившуюся избушку.
Внутри царил полный разгром. Свет был отключен, под ногами хлюпала темная вода. Они быстро обследовали все комнаты.
— Дантист, дом пустой, — сказал Гаучо.
— Смотрите, — вдруг произнесла Мышонок.
В ее голосе слышался страх. Она показывала пальцем на пол, все доски которого были изрублены.
Девушка присела на корточки и спросила, непонятно к кому обращаясь:
— Что здесь произошло? — Она провела рукой по отслаивающимся волокнам древесины, сложила ладошки лодочкой и набрала воды.
Девушка встала и подошла к окошку, где видимость была получше, потом повернулась к Дантисту. Но тот и сам уже видел, что вода была розовой.
— Это что, кровь? — прошептала Мышонок, нервно вытирая руки об джинсы.
— Надо ментам звонить, Дантист, — сказал Гаучо. — Слепому ясно, что тут замес был.
Он увидел обрывки скотча на трубе отопления, и уже хотел сорвать их, но Дантист крикнул:
— Не трогать!
— Вещи, — вдруг сказала Мышонок. — Это одежда Васи. Смотрите, даже трусы. С пингвинами, это я ему вчера подарила.
Дантист оглянулся. Только сейчас его зрение привыкло к сумеркам и уловило целое море бурых крапинок, которые покрывали стены, потолок, стол, диван и даже телевизор. Засохшие капли крови, Дантист не сомневался в этом.
— Выходим, — хриплым голосом скомандовал он.
— Что же делать? — побледнев, спросила Лиля. — Где он?!
Дантист бросил взгляд на огромную чугунную ванну. Она была аккуратно накрыта чехлом от мотоцикла Слона. Рядом стояло грязное ведро, над которым кружили мухи.