Гусарские страсти эпохи застоя

Прокудин Николай Николаевич

– Не так надо!
– произнес Наседкин и, обойдя сбоку офицера, схватился за дверное полотно, приподнял его и отодвинул в сторону, освобождая проход.

В образовавшуюся щель устремился дневной свет, а на встречу свежему воздуху, наружу хлынула смрадная вонь.

– О-о-о!
– произнес ошеломленно Никита. Наседкин, ступай, посмотри своего знакомца.

– Какой он мне знакомец! Еще приятелем- собутыльником назовите!обиделся сержант, но более пререкаться не стал, а быстро вошел внутрь, и через минуту выскочил обратно.

– Пусто, ни души!
–

Ну, там и помойка! Тошниловка!

– Все осмотрел?
– спросил с сомнением Никита.
– Внимательно?

– А чего там смотреть? Пустые стены!
– ответил сержант.

Через дорожку стоял следующий, такой - же "гадюжник" без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Там так же было пусто.

В третьем жалком гнездилище алкашей гарнизона, уже на входе виднелись свежие следы недавнего присутствия человеческих существ: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки высилась огромная куча мусора собранного со всего двора. Бутылки, остатки пищи, очистки, бумагу, тряпье, сваленные вместе, явно приготовили к вывозу на свалку.

– В этой квартире жил прапорщик, фамилию его не помню, но он дружок Иванникова, - произнес сержант Наседкин.
– Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок. Прапора выселили, ни кто тут пока не живет, и вряд-ли поселится.

– Проверим..., - с сомнением произнес Никита, и брезгливо морщась, вошел в гадкую квартирку.

В сенях в куче мусора рылся полосатый бродячий кот, который с воплем метнулся наружу между сапог лейтенанта. Мяу-у!!!

– Брысь, блохастая сволочь!
– топнул ногой лейтенант, и патрульные громко рассмеялись.

В кухне до края кирпичной печки высилась вторая куча мусора, состоящая в основном из банок, бутылок, грязной посуды, кастрюль, и сковород.

В центре спальни возвышался самый большой ворох тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу стояла железная армейская кровать с лежащим на ней человеком. Никите почудилось, что это лежит труп. Холодея сердцем, он легонько, носком сапога пнул накрытое рогожей тело, но в результате этого тычка был, достигнут поразительный эффект. Тело ожило и перед изумленным лейтенантом предстало отвратительное человеческое существо, густо заросшее бородой, исхудавшее до синевы, в трусах и грязной майке. От него разило ужасным перегаром и кислым, прелым запахом давно не смытого пота. Человеческое подобие. Какой-то гоблин.

– Ты кто такой?
– чуть отпрянув, спросил лейтенант, отворачивая нос. Иванников? Ты Иванников? Майор?

– Пинчук, - ответило существо.
– Бывший прапорщик Пинчук.

– Пень-чук? Прапорщик Пенчук? Чук- и -пень. Взять его хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что это за Пень!
– распорядился Никита.

– Не имеете право! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак!

– Вижу что вольный, обитаешь тут как крыса подвальная. Запаршивел до животного состояния, скоты живут в лучших условиях. Кем работаешь? Где?

– Никем и нигде? Я вольный человек, скиталец.

– Чего делаешь в закрытом гарнизоне, коли, уволен со службы?
–

удивился Никита.

– Тут я в безопасности, а за приделами полка милиция враз заметет. А в тюрьму я не хочу. Мне туточки хорошо.

– Семья твоя где? Горемыка?
– хмыкнул Никита.

– Какая семья, любезный? Один я, один как перст. Сбежала жена и детей увезла три года тому назад. Мне в Россее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят!

– Действительно, какая семья, о чем я спрашиваю. От тебя мочой как от общественного туалета несет. Вонючка! Хоть бы матрас подстелил поверх пружин.

Никита с неприязнью взглянул на алкоголика и на его пещерное лежбище. На стальной сетке валялась старая рваная шинель.

– Матрас был, но украл кто-то, неделю назад.

– Кто мог украсть у тебя матрас?
– усмехнулся Никита.
– Такой же, как ты, вонючий матрас и украли?

– Ты лейтенант думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и не зачем. Живем мало помалу, да хлеб жуем.

– Живем?
– поразился лейтенант. Это ты называешь жизнью?

– Послужи тут лет пятнадцать, посмотрим, каким станешь, могет тожа, опустишься,- буркнуло существо, легло обратно на кровать, и зарылось в тряпье.

Лейтенант махнул на него рукой, решив не связываться, не морочиться с доставкой никчемного бродяги на "губу".

Никита не торопясь, обошел более десятка злачных квартирок, в разной степени поганости и зараженности. Ему повстречалось еще несколько аналогичных человеческих отбросов, вышвырнутых армией за борт, но так и не оказавшихся в советском гражданском обществе. Иванников среди бродяг так и не нашелся. К концу обхода, от вони и смрада патрульных тошнило.

Ромашкин отпустил бойцов обедать, а сам отправился на доклад командиру.

– Товарищ подполковник! Иванникова не нашли!
– доложил лейтенант с замиранием сердца, ожидая разноса.

– Ступай! Он сам явился. Плохо начинаешь службу лейтенант! Ты не растороплив, и не исполнителен! Плохо, очень плохо! Шагом марш отсюда....

Никита расстроился еще сильнее. В первый день службы нарваться на гнев командира и во второй опять получить нагоняй! Да и место пребывания оказалось ужасно! Это ж надо, куда я попал! Десятилетиями офицеры не могут вырваться из песков! А как спиваются тут служивые! Эх, прощай молодость и карьера. Что делать?!! Как выбраться отсюда? И зачем меня сюда судьбою занесло?

Жена уехала от Никиты в первую неделю. Анна поначалу пыталась терпеть тяготы и невзгоды военной службы, но потом видимо передумала. Супруга часами сидела, глядя в окошко, что-то раздумывала и в итоге надумала. Собрала вещи и объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами.

– Поэтому, потерпи без меня, постарайся некоторое время, послужить один в этой дыре. Разлука укрепляет любовь! Ты сам выбрал этот округ, а не я. Домой хочу, к маме!

Чмокнула в щеку, собрала все вещи в чемоданчик и отчалила на Родину.