Гусарские восьмидесятые

Бондаренко Андрей Евгеньевич

Снимаемся с якоря, гребём к станции, Жучку по очереди несём.

Попрощались — со слезами, сели в поезд.

В поезде тоскливо — холод, теснота, тусклые жёлтые сумерки. На какой-то маленькой станции подсаживаются два дембеля, следующие в родные пенаты.

Сперва ведут себя прилично, скромников из себя строят, отличников боевой и политической подготовки. Потом покупают у проводницы водочки, выпивают, и начинается — мат на мате, мат сверху, и мат — помимо.

Встаю, и по-хорошему объясняю — с нами дама, поэтому ругаться матом — нельзя, и, более того, — последствия,

они и для дембелей — последствия.

— Ты чё, гнида малолетняя? — Вопрошает тот, что по хилее, — Пик-пик-пик, и ещё — пик-пик-пик. Ты сейчаза у нас узнаешь — что есть дембельская любовь. И — пик-пик-пик.

— Да что вы, братья, — вмешивается Генка Банкин, расшнуровывая рюкзак, — Всё, собственно — путём. Сейчас и презент вам, бравым, организуем шементом.

— Так то лучше, — откликается более здоровый дембель, — Дедушки подарки уважают, глядишь и простят вашу наглость. Пик-пик-пик.

Генка, явно подражая ротмистру Кускову, не торопясь извлекает из рюкзака тяжёленький свёрток, разворачивает тряпицу, извлекает обрез, звонко передёргивает хорошо смазанный затвор.

Через минуту — дембелей и след простыл.

Кусков обрезу был рад несказанно, всё в словах благодарных рассыпался.

А, узнав, что данный предмет нас и в дороге обратной выручил нешуточно, вообще в философский экстаз впал:

— Прав был старикашка Шекспир, — весь мир один сплошной Театр. Но сколько каждому из нас спектаклей отмерено — не дано знать. А когда бенефис будет — тем более. Вот обрез — железяка старая, на первый взгляд — бесполезная полностью. А вот надо же, и в спектаклях жизненных роли важные играет. А нам то, что тогда от жизни этой ждать?

Отнёс ротмистр обрез в "Белую Лошадь", там его торжественно на стену повесили, под каким-то знаменитым персидским седлом.

Захожу я как-то года три назад в "Лошадку" — нет обреза. Стал спрашивать — никто ничего не знает, старый персонал давно уже уволился.

Видно наш друг железный опять в каком-то спектакле задействован, — лишь бы в руках правильных, добрых.

Путь к последнему причалу —Суть — одно предположенье.Не конец, а вновь — начало,Старой сказки продолженье.Старой саги новый голос,Старой песни — новый вскрик.А над лысиною — волосКучерявый — вновь возник.

Байка седьмая

Две разновидности ревности

По весне в нашем коллективе состоялась первая свадьба — Толстый Витька женился на Нинке. Мероприятие это долгое — сперва все направляются непосредственно в ЗАГС, где и происходит официальная часть, затем молодые часа на три отправляются кататься, на заранее нанятом такси, по Городу — на Стрелку Василевского острова, к Медному Всаднику, на Марсово Поле, далее — в зависимости от наличия свободного времени — до назначенного часа прибытия в ресторан.

Гости

на весь этот период предоставлены сами себе, и убивают его — в соответствии со своими наклонностями и степенью развитости фантазии.

Витька начал нервничать с самого начала процесса — с момента облачения в тесный, абсолютно новый, чёрный костюм.

Всё ему не нравилось, везде жало и топорщилось, зеркало предательски демонстрировало кого-то не того — явно не брутального мачо, хозяина жизни.

— Ну, что ты, Толстый, так переживаешь? Дело то — ерунда, раз-два и готово, — Увещевал Витьку опытный уже в этом деле ротмистр Кусков, — Выпей-ка, брат, Зубровочки — оно и полегчает. И, вообще, классику знать надо:

От гусар девицы без ума —Они пахнут вкусно и тревожно:Конский пот, Зубровки аромат….Нет, забыть сё — просто невозможно.

Витька старшему по званию перечить не решался.

После костюмных мук начались галстучные пытки, которые тоже не обошлись без зубровочного эликсира.

После ЗАГС-а поехали кататься по городу. На Стрелке пили шампанское, а потом и знаменитый коктейль "Северное сияние" — опытный ротмистр и водочки с собой прихватил.

Не то чтоб молодые пошло напились, но определённое алкогольное возбуждение всё же присутствовало.

Прибыли, наконец, в ресторан, расслабились — вроде все сложности уже преодолены.

Эх, молодость, молодость, наивная молодость!

Выпили, закусили, ещё выпили, вдоволь поорали: "Горько — горько!", вышли в вестибюль перекурить. Стоим, перекуриваем, лениво треплемся о самом разном, и вдруг, прибегает пацан десятилетний, чей-то там дальний родственник.

— Невесту то, — вопит истошно, — Украли, выкуп требуют!

Сперва то Толстый ничего — взял у гардеробщика какую-то кепку, пошёл к гостям — деньги собирать. Но потом надоело ему это дело — кепка денег полна, а жену не отдают, непонятно даже — кому и деньги то отдавать надо.

— Ерунда это всё, — заявляет тут видавший виды ротмистр, — Всегда в таких случаях невесту украденную — в туалете женском прячут. Вот пойди туда — да вызволи из неволи.

Ресторан то был не из простых — этажа три занимал, туалетов женских там — штук десять, не меньше. Витька все их посетил — со скандалами и воплями, как полагается, — но Нинки так и не нашёл.

— Напрасно, Вы, дядя Витя, по сортирам женским лазаете, — заявляет давешний пацанчик, — Нинка то с друзьями просто на такси поехала покататься, подождите — скоро вернётся.

Напрасно он это сказал, совсем даже напрасно.

Узнав, что среди Нинкиных компаньонов по поездке присутствует лицо мужского пола, Толстый впал в полную фрустрацию — в штопор крутой, то есть, вошёл:

— Вот оно значит как, — орал Витька, махнувший с горя фужер водочки, — Часов пять как жена — а уже с какими-то левыми мужиками на авто катается? Не прощу! Всё — свадьба отменяется — на фиг! Ноги моей здесь больше не будет!