Гусарские восьмидесятые
Шрифт:
— Я за что «Зенит» уважаю? — Разглагольствует немного захмелевший приятель, — Во-первых, за то, что в этой команде, в основном, наши же, питерские пацаны играют, ребята с нашего двора — образно выражаясь. Сечёшь? А во-вторых — за Володю Казачонка. Он — боец настоящий, всегда до конца сражается. Выигрываем, или проигрываем — Володя всегда в мыле, как лось педальный по полю бегает, бьётся. Да за него я любому глотку перегрызу! А вообще, у меня мечта есть. Хочу, чтобы в «Зените» только одни питерцы играли, вовсе без приезжих. И чтобы бились бы они все — как Володя,
Бутылка кончается, Лёха открывает вторую, достает из-за пазухи плоскую объёмную флягу и переливает туда напиток. Прячет под ремень, одёргивает рубаху, интересуется:
— Ну, как? Незаметно? А то менты нынче — звери, в миг отнимут.
Аккуратно протираем подоконник, прячем коробку со вспомогательным инструментом обратно за батарею, и, болтая и травя неприличные анекдоты, перемещаемся на Крестовский остров, но идём не к стадиону, а в глубь парка, где в дупле старого трухлявого дуба прячем третью бутылку.
А вот, собственно, и футбол. Видно, что на поле делается — откровенно плохо, но на тридцать третьем секторе весело. Все кричат, размахивают руками, извлекают из потайных мест фляжки, бутылки и даже — медицинские грелки, и под одобрительные взгляды друг друга потребляют принесённые напитки.
Вроде бы — наши выиграли, а вот с каким счётом — уже забылось.
Дружной радостной толпой, уже в вечерних сумерках, в окружении доблестной милиции, двигаемся прочь от стадиона.
Мужики дружно скандируют:
— «Зенит» — бронза звенит!
— Менты — гордость нации!
Пьяненькие девицы предпочитают другую кричалку:
— Я хочу родить ребёнка от Володи Казачонка!
Милиционеры благостно улыбаются, вежливо помахивая дубинками.
Незаметно сворачиваем в парк, к заветному тайнику.
Как открывали бутылку — помню, потом — как отрезало.
Проснулся уже на рассвете — от холода. Туман оседал на деревьях капельками росы, рядом громко храпел Лёха. Вот и сходили на футбол — интересно, что бабушка скажет?
Лёха проснулся неожиданно в хорошем настроении, и тут же заявил:
— Классный был футбол, достойно сходили. А сейчас двинем на Ваську, там с восьми утра точки пивные работать начинают.
Двинули на Ваську. Приятель идёт впереди и в пол голоса напевает:
— Мои друзья идут по жизни маршем, и остановки — только у пивных ларьков…
У пивного ларька немаленькая очередь мятых мужиков. Но Лёха доходчиво объясняет, что мы — болельщики «Зенита», поэтому нам — без очереди. Первый несогласный тут же получает ногой в ухо — карате — весьма полезная вещь — и пиво уже у нас в руках. Впрочем, пива в кружке — процентов пятьдесят, остальное — чистая ленинградская водопроводная вода, но всё равно — хорошо.
Немного взбодрясь, двигаемся к метро.
Лёха, уже во всю глотку, орёт:
— Моя мать — Революция, мой отец — стакан портвейна….
Так
Бабушка встретила на удивление спокойно:
— Пей, внучок, пей молочко. Оно с похмелья — в самый раз будет.
Внучок и не спорил.
А с Лёхой на футбол довелось ходить недолго.
На втором курсе его быстренько женила на себе одна весьма шустрая, но правильная девица.
И стал наш Лёха-каратист примерным семьянином со всеми вытекающими последствиями.
Вот Вам превратности Судьбы — жил себе парнишка простой — анархист, хулиган, драчун, любитель портвейна, романтик законченный, а ныне?
Ныне Лёха — профессор, доктор технических наук, червь бумажный, даже на футбол больше не ходит.
Тьфу, да и только.
Вот что девчонки с нашим братом вытворяют.
Байка вторая
Введение в специальность: Бур Бурыч и ротмистр Кусков
На жизненном пути каждого человека встречаются люди, воспоминания о которых всегда приятны и ожидаемы. Всегда — когда бы эти воспоминания ни постучались в потаённую дверцу твоего сердца.
И вот она — первая лекция. Называется — «Введение в специальность».
Заранее — ведь Первая Лекция — собираемся возле означенной аудитории, ждём начала.
Ещё группа чётко разбита на две половинки: вот — местные, ленинградские, а вот — приезжие, «общажные».
Разная одежда: местные — уже в джинсах — в «настоящих», либо — в болгарских; общажные — либо в школьных брючатах, либо — в широченных, уже года два как вышедших из моды — клешах.
Разная речь: кто-то громко «окает», кто-то, также громко, демонстративно этого не стесняясь — «акает»; местные — в основном, молчат, изредка негромко и отрывисто переговариваясь о чём-то между собой.
Пройдёт всего лишь полгода, и всё усреднится, все станут братьями — с общими интересами, предпочтениями в одежде, сленгом.
А пока — ленинградцы сгруппировались по правую сторону от входа в аудитории, приезжие — по левую.
Я, если посмотреть так — местный, если эдак — приезжий. Но, поскольку тусуюсь с Лёхой-каратистом, прибиваюсь к ленинградским.
И, вдруг, ровно по центру разделяющего группировки коридора появляется неожиданная, по-книжному брутальная — фигура.
Среднего роста блондин с шикарным киношным пробором посередине модной причёски, обладатель тяжёлого, волевого, опять таки — киношного — подбородка.
Одет — в чёрную классическую тройку, белоснежную рубашку со стоячим воротом, кроме того — шикарный галстук яркой попугайской расцветки и — нестерпимо блестящие, чёрные, явно импортные — туфли. На лацкане пиджака — ромб, свидетельствующий об окончании какого-то спортивного техникума, рядом — громоздкий значок с надписью: «Мастер спорта СССР».
— А это что ещё за ферт такой? — достаточно громко, не таясь, спрашивает Лёха, никогда — с момента нашего знакомства — не уличённый в тактичности и трепетности.