Гуси-лебеди. Хозяйка Дремучего леса
Шрифт:
Баламутень уродился ужасно сластолюбивым и свою похоть холил и лелеял, завлекая в липкие сети молодых женщин, истосковавшихся по мужской ласке.
Обычно, вдовушек, лишившихся мужей, но не забывших о том, как это приятно, ощущать мужскую ладонь на сладком месте, обольстить было не трудно.
Но, какая же женщина, даже самая несимпатичная, добровольно падёт в объятия носатого уродца? Ясное дело, что никакая. Приходилось Баламутеню извращаться и пускать в ход свои чары.
Чары у него имелись, о-го-го, какие – любая женщина видела на месте водяной нечисти своего любимого – жениха,
Тем Баламутень и пользовался, увлекая добычу в свою нору, устроенную среди тины и поваленных ветром древесных стволов и там, наслаждаясь жаркими ласками одурманенной, обманутой миражом, жертвы, медленно тянул из несчастной жизненные силы.
Нечистью Баламутень являлся противной и мерзкой, но не смертоносной, в отличие от тех же упырей или, вурдалаков. Свои жертвы до смерти не примучивал и обычно выталкивал женщин из логова на третий-четвертый день, чувствуя пресыщение и легкую апатию.
После чего заваливался в спячку на целую седмицу, довольствуясь тем, что уже получил.
Очнувшись неизвестно где – в лесу, в пойме реки или на лугу, жертвы Баламутеня ничего не помнили и некоторое время витали в радужных мечтах, пугая родных людей пустыми глазами и странным видом.
Впоследствии, они полностью приходили в себя и забывали о происшествии.
Чем старше становился Баламутень, тем моложе были женщины, завлекаемые в его сладкие сети. И, всё бы хорошо, но, однажды, сластолюбивый уродец ошибся, позарившись на молоденькую дочку старосты той самой деревеньки, что была расположена неподалеку от его логова.
Мало того, что дочка старосты оказалась непраздна, свершив страшный грех и спутавшись с кем-то из молодых односельчан, так еще, придя в себя после сладких грез, навеянных чарами Баламутеня, бросилась в ноги отцу, обвиняя во всем некое существо, обитающее в лесу и соблазняющего местных женщин, принуждая тех к сожительству.
Надо сказать, что хитрая девица не сама додумалась до такого – имелась у нее бабка, старая, но очень опытная, пожалевшая порочную дурочку и решившая спасти несчастную от отцовского гнева. Дело такое – девку, нагулявшую ребятенка и принесшую в подоле, могли и прибить потихоньку, дабы та не позорила свою семью и не вводила в смущение невинных и целомудренных односельчанок.
Как бы там не было, но староста осерчал – может быть, Баламутень своими похотливыми лапами нарушил какие матримональные планы местного главы, но, разгневанный папаша, отправив дочь на дальний хутор, дождался рождения младенца и благополучно этого младенца, ни для кого не желанного, утопил в реке, принеся в жертву батюшке-водяному.
Водяной проникся – не часто его баловали подобными жертвами. Не любили в Берестяном царстве тех, кто нежить и нечисть человеческим мясцом прикармливает, да невинными душами завлекает.
Староста просил об одном – наказать обидчика дочери, совратителя-обольстителя.
Водяной согласился, изгнав Баламутеня из своих владений и, на всякий случай, утопив неосторожного парня, виновного в совращении легкомысленной красотки.
Сама блудливая красотка отделалась легким испугом – её сослали на отдаленный хутор, выдав замуж за зажиточного, но, убеленного
Там она обо всем и позабыла – и о Баламутене и о несчастном младенце, на которого ей даже взглянуть не дали.
Баламутень долго мыкался от одной речушки к другой, прячась в зарослях осоки и камыша и не рискуя вступать в конфликт с местными водяными и русалками. Водяные не любили конкурентов и пришельцев не жаловали, а русалки, они только в виду милые и приветливые. Знал Баламутень не понаслышке о том, какие страшные зубы у водяных девиц и какие острые когти. Очень хорошо помнилось Баламутеню о том, что именно русалки, изловив его при помощи заговоренной сети, сплетенной из волос утопленниц, жестоко избив и истерзав, выбросили на берег, вялиться на безжалостном солнце.
Хорошо ещё, что день тот, выдался облачным. Страдающий от побоев Баламутень, смог уползти с открытого места и, потеснив жаб в их обиталище, спрятал свою рыхлую тушку, закопавшись в вонючей тине с головой.
После длительных мытарств и скитаний, добрел он до этого ручья и не обнаружив поблизости никого из местной нечисти, начал обживаться – устроил логово, проложил в густом тростнике тайные тропы и отправился на охоту.
Целую ночь напролет он бродил по берегу, опасаясь близко подходить к крайним избам – дворовые, банники и овинники пришельцев не жаловали, могли и побить, но так никого и не высмотрел. Ни одна из девиц не нарушила неписанный закон и ночью к ручью не пошла, да и вообще, ни одна из женщин за околицу носа не высунула.
А тут, поутру, и вдруг, такая удача – молодая, красивая и сама в лесную чащу забрела, к ручью направилась на рассвете.
Воспрянувший духом Баламутень увязался следом, радостно потирая липкие руки – добыча, ни о чем не подозревая, сама шла в расставленные сети.
Алёна, как жительница продвинутого, техногенного мира, слыхом не слыхивала о том, что ей нужно кого-то опасаться в светлом лесу, ранним утром, неподалеку от деревни. Нет, разумеется, встреча с русалками и некие расплывчатые слухи о водяном хозяине, Карпе Сазановиче, основательно потрясли её представления о мире и месте человека в пищевой цепочке. Раньше Алёна Дмитриевна, не без оснований, надо сказать, полагала, что самый страшный зверь на планете – человек. Человек, вооруженный автоматами, пушками, всякими там пулеметами и прочими орудиями смертоубийства, вплоть до атомной бомбы, конкурентов не имел. Любой хищник, будь он трижды клыкаст, зубаст и шипаст, пасовал перед разрывной пулей и очередью из крупнокалиберного пулемета.
В этом мире, куда так опрометчиво и не по своей воле, занесло попаданку, пулеметов не наблюдалось. И не было динамита, хотя бы для того, чтобы глушить тех же русалок. Да-да, глушить, самым банальным образом, как обычную рыбу в обычном пруду. Хвост есть? Есть. Плавники? Имеются. Значит, динамит – наше все.
Не было динамита, зато, имелись вилы, мотыги, мечи-кладенцы, дубинки и прочее колюще-режущее оружие.
И с таким скудным арсеналом местные жители умудрялись не только выживать, но и жить, вполне себе, припеваючи. Конечно, не бедный люд в черных деревнях, но богатеи, а были и такие, жили и не жаловались.