Гусиное перо (Пьесы)
Шрифт:
В и к т о р. Научите, дорогой Григорий Васильевич, когда ваша дражайшая половина говорит «решай сам» и при этом пожимает плечами, что вы делаете?
А л е к с е е в. Ой-ей-ей!.. Боюсь, что Нефедов сыграет с Бабаевым злую шутку.
В и к т о р. Не исключено. Но вы-то, вы-то, Григорий Васильевич, что ж вы-то не остались? У вас-то никаких билетов до Батуми не было.
А л е к с е е в. Друг мой, молодой, высокоталантливый друг, моя дражайшая половина, как вы изволили выразиться, сказала: «решай сам».
В и к т о р (после паузы, тихо). А может быть… все-таки… поехать?
Л е н а (испуганно). Нет, нет!.. Ни за что!..
На
М а ш а. Какие вы счастливые люди. Никто из вас не совершал ничего худого… Ну неужели в твоей жизни не было случая, когда близкий тебе человек поступил… Ну, скажем, не совсем… А, мать?
Л е н а. Как не были?.. Были…
М а ш а. Ну и что ты тогда?..
Л е н а. Что я тогда?..
М а ш а. Ну… Не таись, ма…
Л е н а. Хорошо. Я расскажу тебе одну историю.
М а ш а. Какую?
Л е н а. Военную… Подземных переходов тогда на Белорусском не было, и на перроны проходили либо по переходному мостику, либо через здание вокзала. Народу в вокзальном помещении толпилось множество, и особенно у военного коменданта. Отчаявшись пробиться, я стала показывать телеграмму стоящим перед дверью. Все читали, кто вздыхал, кто кивал, но от двери не отходили и к двери меня не подпускали. «А вы, девушка, вот что, — сказал небритый старшина в ватнике, — товарищ подполковник каждый час, час двадцать в нужник отлучается. Вот тут-то его и берите. Проверено. Я тут третьи сутки груши околачиваю». — «А последний раз давно оправлялся?» — спросил рябой майор. «Минут через пять или десять срок подойдет», — сказал старшина. Но срок подошел раньше. Дверь распахнулась, и появился комендант — единственный среди всех он был без шинели, «Товарищ подполковник… Товарищ подполковник… Товарищ подполковник…» — замелькали бумажки. «Позвольте. Позвольте. Товарищи офицеры». Комендант привычным и решительным жестом отодвигал стоявших на пути. Офицеры отходили, а я словно в землю вросла. «Вот телеграмма», — говорила я, протягивая подполковнику листок. «Ну и что? — комендант еле взглянул на телеграмму розовыми от недосыпа глазами. — Дайте пройти, гражданка». Но я шла рядом, держа телеграмму так, что она не выходила из поля зрения коменданта. «Не растягивайся, не растягивайся, — нам преградили дорогу бегущие солдаты: команда — человек двести с подпрыгивавшими на плечах, звякающими вещмешками. Гомон зала заглушался звоном подкованных сапог. — Не растягивайся, не растягивайся…» «Эшелон 2468», — говорила я. «О военных эшелонах справок не даем». — «Товарищ подполковник», — говорила я. «Не даем». — «Товарищ подполковник…» — «Не даем». А команда все бежала и бежала: «Не растягивайся…» «Я ж никому не скажу… Я никому не скажу, — я забегала вперед, чтобы видеть глаза подполковника. — Честное слово, никому не скажу. Никому! Ну, чем хотите поклянусь. Муж там. Вот телеграмма. Может, на час. Может, на десять минут. Может, никогда больше… Товарищ подполковник!..»
М а ш а. Это папа был, да?
Л е н а. Но подполковник оттянул дверь на пружине и скрылся в мужской комнате. Я отошла на шаг, твердо решив ждать. Вдруг дверь, толкаемая изнутри, приоткрылась — и из-за нее выглянул полковник. «2468 Голицыно прошел. Если в Кунцеве не задержат, в 17.20 на Тестовской принимают». — «Ой, товарищ подполковник!» — бросилась я к нему, но — бух! — дверь захлопнулась.
М а ш а. Это был папа?
Л е н а. Когда груженная дровами полуторка, обогнув какие-то бараки, вынырнула на пустырь и из кабины стала видна платформа Тестовская, я к великому своему ужасу вдруг поняла, что эшелон ожидается санитарный. Десятка три машин с красными крестами — и автобусов, и «перевозка больных», и «скорых помощей» — сгрудились у путей. Я сунула шоферу деньги и выскочила из кабины. Моросил мелкий
На авансцену вышли ж е н щ и н ы.
Л е н а. Они стояли молчком и, не мигая, глядели в ту далекую точку, из которой летели к нам сверкающие, как клинки, рельсы. Я подошла к ним.
Лена подошла к женщинам. Они посмотрели на нее, но ничего не сказали. Одна из женщин тихо посвистывала.
Здесь никакой эшелон не подходил?
Лене никто не ответил. Насвистывавшая покачала головой.
С в и с т е в ш а я (взглянула на телеграмму). Этот самый. Если в Кунцеве не задержат, сейчас будет.
Ж е н щ и н а в ш у б к е. А мне ночью позвонил какой-то голос. Из Винницы. А у нас в Виннице никого. Сказали, что ранение ужасное и чтоб непременно встречали.
М о л о д а я ж е н щ и н а в п л а т к е. Царица небесная!..
Женщина в шубе, хоронясь от ветра, свернула самокрутку и закурила.
Л е н а. А в какой госпиталь повезут, не знаете?
С в и с т е в ш а я. Да чего не знать? Знаем. Вон красная школа. Она и есть.
С т а р у ш к а в м у ж с к о м п и д ж а к е. А мы недавно письмо получили: жив, здоров.
С в и с т е в ш а я. Вот тебе и жив, вот тебе и здоров.
Ж е н щ и н а в п л а т к е. Матерь божия, заступница, сохрани и помилуй!.. Сохрани и помилуй!..
С в и с т е в ш а я. Помилует она. Жди. Оставь сорок.
Ж е н щ и н а в ш у б к е. Что?.. Пожалуйста… (Оторвала заслюнявленный кончик и протянула окурок.)
Гуднул приближающийся паровоз.
Л е н а. Лязгнули двери автомобилей, и из всех машин поползли санитары. Вытаскивали носилки, распрямляли их и поднимали на платформу. И хотя делали они это неторопливо, платформа вмиг была заставлена множеством разнокалиберных носилок. А паровоз оказался маневровый. Он просвистел, не останавливаясь, и скрылся в направлении Москвы. Санитары подняли воротники шинелей и расползлись по машинам.
Ж е н щ и н а в п л а т к е. Носилки-то вымокнут, как людей-то класть?
С в и с т е в ш а я. А им один хрен. Что человек, что мешок с картошкой.
Л е н а. И вдруг все замолчали. К платформе очень тихо подходил состав. Со всех площадок настороженно выглядывали санитарки в шинелях.
На авансцену вышел упитанный в о е н в р а ч.
В о е н в р а ч. А ну, пройдите, гражданки. Пройдите. Сколько раз говорить надо!
Ж е н щ и н а в п л а т к е. Да наши там.
В о е н в р а ч. Наши, ваши, все они наши.
На авансцену вышла толстогубая высокая ж е н щ и н а - м а й о р, черные с проседью волосы кое-как заткнуты под ушанку. Обеими руками она прижимала к себе раздутую сверх предела толстую канцелярскую папку, набитую медицинскими картами. Военврач стоял, ожидая ее приближения.
Ж е н щ и н а - в р а ч. Разрешите доложить, товарищ майор. Санпоезд 2468. 520 раненых. Челюстно-лицевые. Четверых не довезли. Майор медицинской службы Романовская.