Гувернантка книга первая
Шрифт:
– А что еще вам матушка написала? – спрашивает Лиза.
– Что еще? Пишет, что с тобой, Лиза, никакого слада нету, и что она уже отчаялась и опустила руки. И просит, чтобы я выбил из тебя всю эту блажь.
– Жаль меня не отправили по этапу в Сибирь!
– Дура. Сама не знаешь, о чем говоришь… Ты теперь под моей опекой, Лизавета. Я твоей матушке пообещал, что за тобой пригляжу.
Кузен оглаживает рукой бороду и, раздумывая о чем-то, глядит на Лизоньку.
– Я не стану обходиться с тобой излишне строго, – обещает Григорий Ипатович. –
Лизонька хмуро глядит за окно.
– Лизавета!
– Я вам обещаю, Григорий Ипатович, – говорит Лиза скучным голосом.
Барышня хорошо помнит, как писал Сергей Нечаев – ради дела революционер может врать сколько угодно и притворяться не тем, кто он есть.
– Ну, гляди, коли обманешь. И на меня потом не серчай.
– Да, что вы мне все грозитесь?
– Ей богу, я тебя так проучу – сидеть пару дней не сможешь, – говорит Григорий Ипатович и усмехается в бороду.
Лиза краснеет до кончиков ушей,
– Вы не посмеете! Слышите! Даже пальчиком меня не посмеете тронуть! Сейчас не те времена… Я сегодня же матушке напишу!
– Ну, пиши, коли бумаги не жалко.
Лиза с досадой думает, что маменьке и верно нет смысла жаловаться. Она ужасно озлилась на Лизу после этой истории с марксистским кружком. И все же Лизавета не может поверить, что ее, восемнадцатилетнюю барышню кто-то может выпороть, будто девчонку. Нет, такое немыслимо себе представить!
Между тем, бричка сворачивает с большака и катит по проселку к усадьбе Колесовых.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В тот вечер приятели никак не могут проститься и разойтись по домам. Уже покинув закусочную, Арсений и Николай надумали купить бутылку плодового вина в известном подвальчике. И вот они пьют вино, поочередно прикладываясь к горлышку, и бредут сперва через безлюдную привокзальную площадь, а после по улочке вдоль железной дороги.
– Лиза просто невероятная девушка, – говорит Николай, неуверенно шагая по деревянному тротуару и цепляясь рукой за локоть Арсения. – Эх, как же досадно, что мне ехать на службу!
Арсений Балашов молчит, поглядывая по сторонам на темные бревенчатые дома, прячущиеся за оградами и зеленью деревьев. Лишний раз он убеждался, что Березин лишь притворяется городом, и стоит отойти от площади на пару шагов, как действительность приобретает совершенно пасторальный, сельский вид.
– Ну, признайся, Сеня, ты тоже от нее без ума?
Арсений делает хороший глоток из горлышка. Вино довольно кислое, и Арсений в толк взять не может, зачем они его купили. И потом, он же прекрасно знает, что не следует пить вина после пива.
– Какой Лиза стала красавицей! Глаз не оторвать…
Арсений передает бутылку приятелю, и Коля тоже
– Б-р-р-р, какая же кислятина… Сеня, ты мне скажи… Лиза… Лизавета, она хороша, право же? Хороша, как картинка! И вовсе не дурочка, нет! Она увлечена марксистской идеей… Что скажешь, Сеня, разве не так?
– По мне все эти идеи вздор.
– Вот те на, – удивляется Коля Кувшинкин. – А отчего же, позволь узнать?
– Ладно, может и не вздор, – решает не спорить Арсений. – Только через такие вот кружки и идеи запросто можно угодить в Сибирь. Хорошо матушка у Лизаветы со связями.
Коля обдумывает слова Арсения, и какое-то время приятели шагают по улочке молча. Арсений Балашов, между тем, поглядывает на фонарь, горящий промеж деревьев. Молодому человеку кажется, что этот фонарь самым хамским образом ему подмигивает, и у Арсения так и чешутся руки этот фонарь погасить. Он даже начинает оглядываться по сторонам в поисках подходящего булыжника.
– Да, брат, тут ты прав. Сибирь это не шутки. Сибирь, это, брат, Сибирь, – соглашается, прерывая молчание, Николай.
– Я видел таких девиц в Петербурге, – говорит Арсений, подбрасывая в руке бутылку, а сам искоса поглядывает на фонарь. – Они все, будто не в себе. Им головы заморочили этими крамольными книжками.
– Мне что-то на ребра давит, – жалуется Коля Кувшинкин. – Что это у меня в кармане такое… И все же Лиза невероятная красавица. У нас во всем уезде другой такой не найти… Ты же не станешь с этим спорить? Я обижусь!
– Нет, не стану, – соглашается Арсений. – Лиза и впрямь хороша собой.
Коля, тем временем, достает из кармана тонкую брошюру в картонной обложке. Он останавливается под фонарем, поправляет очки, переворачивает брошюру, которую держал вверх ногами, и читает заглавие,
– Сергей Нечаев. «Катехизис революционера».
– Нечаев? – переспрашивает Арсений и тоже останавливается. – Нечаев, говоришь… Слушай, Коля, выбрось ее немедля от греха подальше.
Коля глазами пустыми смотрит на брошюру в своих руках, потом медленно поднимает взгляд на Арсения.
– Куда выбросить?
– Да куда хочешь. Вон, в кусты. Или в сточную канаву.
– Отставить, – говорит сам себе Коля и прячет брошюру обратно в карман.
Навстречу приятелем из темноты верхом на лошади выезжает жандарм в кавалерийском кителе, темно-синих шароварах и сапогах.
– И откуда он тут взялся, – бормочет Арсений и тащит Кувшинкина в сторону под своды старых кленов.
Лошадь неспешным шагом проходит мимо приятелей, и Арсению кажется, что жандарм дремлет в седле, не выпуская из рук поводья.
– Знаешь, брат, а я как будто протрезвел, – говорит Коля Кувшинкин, провожая жандарма взглядом.
Он снова достает из кармана «Катехизис революционера», находит спички, поджигает брошюру и бросает в пересохшую сточную канаву.
– У Лизаветы шляпная коробка набита запрещенной литературой, – качает головой Арсений. – Совсем девка из ума выжила.