Гувернер Романовых. Судьба Пьера Жильяра в России

Жирарден Даниэль

20 мая Жильяра и оставшихся детей переправили из Тобольска в Тюмень на пароходе «Русь», перевозившем их восемью месяцами ранее. Охранники стали нервными и грубыми. Напряжение чрезвычайно возросло. Во время посадки в поезд Жильяра неожиданно разлучили с детьми. Ему пришлось ехать в другом вагоне, в четвертом классе, под усиленной охраной. В Екатеринбурге 23 мая он увидел их в последний раз из окна вагона. Ольга, Татьяна и Анастасия, шагая по грязи, тащили свой тяжелый багаж.

Алексея, который не мог больше идти, нес матрос Клементий Нагорный. «Я хотел выйти, но караульный грубо втолкнул меня в вагон». Для Жильяра

это были горькие минуты: «Я вернулся к окну. Татьяна Николаевна шла последней, неся маленького щенка и с трудом волоча тяжелый коричневый чемодан. Шел дождь, и я видел, как при каждом шаге она проваливалась в грязь. Нагорный хотел предложить ей помощь, но комиссары грубо оттолкнули его». Их привели в дом Ипатьева, переименованный в большевиками в Дом особого назначения.

Узники, сопровождавшие Царскую Семью, были разделены на две группы. Часть из них была размещена вместе с Романовыми в доме Ипатьева: врач Евгений Боткин, матрос Клементий Нагорный, компаньонки Екатерина Шнейдер и Анна Демидова, слуги Алоиз Трупп и Иван Седнев, повар Иван Харитонов и юный поваренок Леонид Седнев. Людей из второй группы, куда вошли князь Василий Долгоруков, генерал Татищев, графиня Анастасия Гендрикова, старый слуга Терентий Чемадуров и лакей Алексей Волков, посадили или собирались посадить в местную тюрьму. Кроме старого слуги и лакея, которым удалось бежать во время казни невероятным образом, все они были расстреляны в Екатеринбурге или позже в Перми. Поваренка освободили незадолго до убийства Царской Семьи по причине его юного возраста.

Губернаторский особняк в Тобольске. Май 1918 г.

Пьер Жильяр, Сидней Гиббс, баронесса Буксгевден и Александра Теглева остались в поезде под усиленной охраной. Вечером комиссар Родионов объявил им, что они свободны: «Я до сих пор не понимаю, что побудило большевиков сохранить нам жизнь и отпустить на свободу». Жильяр много раз обращался в консульства Швеции и Англии в Екатеринбурге, пытаясь спасти узников. Он передал все свои архивы и фотографии английской дипломатической миссии, которая позже переправила их генералу Жанену.

В Москву была направлена просьба о том, чтобы Жильяр мог присоединиться к Романовым. К счастью для него, эту просьбу отклонили, но данный шаг не оставили без внимания, и ему приказали уехать в Тюмень. Поскольку поезда больше не ходили, он остался. Войска Чехословацкого корпуса и русская Добровольческая армия по всей Сибири вели бои с большевиками, ситуация становилась очень напряженной и еще более опасной для узников. Когда Жильяр и Сидней Гиббс тайком бродили вокруг дома Ипатьева, они вдруг наткнулись на красноармейцев, которые вели Ивана Седнева и Клементия Нагорного. Последний «несколько секунд смотрел на нас неподвижно, затем, не выдав вас ни единым жестом, двинулся дальше». Нагорного и Седнева вели на расстрел.

В Екатеринбурге не прекращались казни, обыски и аресты. 3 июня Жильяр и другие счастливчики покинули город с толпой беженцев. Им потребовалось двенадцать дней, чтобы достичь Тюмени. Жильяр, сразу же арестованный большевиками, решил, что настал его последний час, но предпочел бороться за свою жизнь и законность в его понимании этого слова. Он заявлял

на прекрасном русском языке, что защищен международными законами и потрясал своим швейцарским паспортом. Непонятно, что именно возымело отрезвляющее действие на большевиков, но его временно освободили, так как начальник, уполномоченный принимать решения по подобным вопросам, участвовал в боях на подступах к городу. Вместе с Александрой Теглевой и Сиднеем Гиббсом Жильяр прятался в то время в каком-то вагоне, жил в подполье и выходил только по ночам, чтобы найти пропитание. «Возможно, нас спасло то, что, затерянные в толпе беженцев, наводнивших вокзал в Тюмени, мы смогли уйти незамеченными».

20 июля 1918 года войска Чехословацкого корпуса взяли Тюмень. Жильяр вышел из укрытия и обнаружил на стенах в городе официальный информационный листок, в котором сообщалось, что: «…смертный приговор, вынесенный бывшему царю Николаю Романову, приведен в исполнение в ночь с 16 на 17 июля, а императрица с детьми эвакуированы и помещены в надежное место». При первой же возможности Жильяр направился в Екатеринбург, оставленный большевиками, с целью разыскать детей, которых все еще считали живыми.

Жильяр приехал в Екатеринбург в вагоне для скота. К моменту приезда Жильяра городом управлял Национальный чехословацкий комитет, члены которого были социалистами, региональное правительство Урала, придерживавшееся умеренного политического курса, а также военные во главе с генералом Голицыным.

Шесть корсетных пластин, найденные вблизи шахты в мае 1919 г. Фотография Пьера Жильяра

Ювелирные изделия, найденные вблизи шахты в мае 1919 г. Фотография Пьера Жильяра

Многочисленные следователи и офицеры из штаба генерала провели спешное дознание, чтобы найти детей Романовых, которых, как все полагали, большевики удерживали где-то в районе Перми. Распространялись невероятные слухи, во многих местах начали появляться самозванцы, выдававшие себя за Алексея и великих княжон. Уцелевшие дети «находились даже у далай-ламы в Тибете или на каком-то отдаленном острове в Тихом океане».

По приезде в Екатеринбург в начале августа 1918 года Жильяр посетил дом Ипатьева, последнюю тюрьму Царской Семьи: «Расчувствовавшись, я вошел в комнату, которая, возможно (я в этом еще сомневался), стала местом их гибели. Ощущение там было тягостным сверх всякой меры, на полу и на стенах имелись многочисленные следы пуль и штыковых ударов. С первого взгляда стало ясно, что здесь было совершено ужасное преступление и что был убит не один человек. Но кто? И сколько? Жильяр был почти уверен в гибели родителей, но не мог смириться с тем, что та же участь постигла детей: «Но как же дети? Дети! Их тоже убили?» – вскричал Жильяр, когда следователь Николай Соколов ознакомил его с первыми результатами расследования, которое он вел. «Я не мог в это поверить. Все мое существо противилось этой мысли».