Гвардеец Гора
Шрифт:
— Есть какие-то возражения? — поинтересовался я.
— Нет, господин, — ответила она. — Я — только рабыня.
— За работу, — приказал я, ткнув большим пальцем в сторону стола.
Вздрогнув, она быстро поднялась на ноги и пошла к столу, где, встав на колени, начала собирать посуду и складывать ее.
Мне нравилось видеть ее, обнаженную, в моем ошейнике, занятую обычной работой прислуги, подобающей рабыне. Это также дало мне желанную возможность незаметно для нее
Я осторожно подошел к ней сзади, пока она работала, стоя на коленях. Я держал двумя руками предмет, свернутый в несколько петель. Затем одним движением я набросил петли ей через голову и тело и резко потянул их назад, заставив ее выпрямиться и прижав ее руки к бокам.
— Цепь! — воскликнула она. — Господин!
Она напрягла тело и попыталась бороться, но только несколько мгновений. Я сильнее прижал цепь. Рабыня прекратила сопротивляться. Звенья плотно впились в ее тело.
— Господин? — спросила она.
Тогда я убрал с нее цепь и вытянул перед ней.
— Она красивая, — сказала девушка.
Теперь она видела, что петли представляли собой сложенную в несколько рядов одну изящную цепь для тела, сложную и блестящую, с близко расположенными звеньями, темную, украшенную разноцветными деревянными шариками, полудрагоценными камнями и кусочками кожи. Ее полная длина составляет около пяти футов. Она может быть смотана или сложена и переплетена и завязана вокруг тела женщины различными способами. Она легкая, и плотность ее звеньев позволяет с точностью повторять контуры и изгибы женского тела. Она прочная. Ее можно носить с одеждой и без. При помощи маленьких зажимов, с защелкой или замком, ее можно использовать для охраны, так же как и для украшения женщины. Ее, конечно, может носить только рабыня.
— Она красивая, мой господин! — повторила она. — Она — моя?
— Она — моя, — ответил я, — так же как и ты. Ты ничем не владеешь. Скорее, тобой владеют.
— Да, господин, — засмеялась она, — но разве ты купил ее не для меня?
— Для тебя, — ответил я небрежно, — или для какой-нибудь другой рабыни.
— Я думаю, что рабыня, о которой ты думал, это я, — проговорила она.
— Возможно, — не стал спорить я.
— Первый раз, когда ты взглянул на меня в университетском городке, — сказала она, — ты смотрел на меня так, как будто я могла быть рабыней.
— Неужели? — спросил я.
— Да, — сказала она. — Ты думаешь, женщина не знает, когда на нее смотрят так, как будто она может быть рабыней? Мы не тупые, мой дорогой господин. Более того, ты смотрел на меня так, как будто я могла быть
— В то время я еще не очень понимал такие вещи, — признался я.
— И в глубине сердца, под теми смешными одеждами Земли, которые я тогда носила, я знала, что ты прав.
— Ты едва здоровалась со мной, — сказал я. — Казалось, ты едва замечаешь мое существование.
— Я боялась, — проговорила она. — Все вдруг стало другим. Можешь ты представить, каково это для земной девушки, совсем ее общественным положением, образованием и воспитанием, внезапно осознать, что она женщина и что она встретила своего господина?
— Несомненно, это могло быть тревожащее понимание, — признал я.
— Надень цепь на меня, господин, — засмеялась она. — Мне не терпится увидеть, как я выгляжу в ней!
— Тщеславная рабыня, — сказал я.
Затем она встала, и я обмотал цепь вокруг нее. Она поспешила к стене, на которой висело большое зеркало, и, поворачиваясь и принимая позы, примеривая цепь, стала рассматривать себя.
— Она красивая, — повторила она, поворачиваясь. — Как я жалею бедных свободных женщин, которые не могут носить такие вещи.
Она снова придирчиво посмотрела на себя, покачав головой, и начала экспериментировать с цепью, меняя линии, обороты и натяжение. Она примеривала ее с тщательным вниманием и тонким вкусом.
— Я думаю, за меня бы дали хорошую цену, — проговорила она, не отводя глаз от зеркала.
— На рынке, — заметил я, — тебя бы не продавали в цепи.
— Даже и так, — сказала она, — если бы я была мужчиной, я думаю, я бы купила меня.
Я ничего не ответил.
— Ширли, Пегги, Лола и я, — сказала она, — кто из нас самая красивая?
— Большинство мужчин, — ответил я, — возможно, заплатили бы наибольшую цену за Ширли, потому что сочли бы ее самой желанной, если не самой красивой. Потом, я думаю, следующей получила бы высокую цену Пегги, а затем Лола, а потом уже и ты.
— Я была бы последней? — задала она вопрос, все еще глядясь в зеркало.
— Думаю, — ответил я, — безусловно.
— Но, несомненно, некоторые мужчины нашли бы меня привлекательной, — сказала она.
— Конечно, — согласился я.
— Я думаю, за меня бы дали хорошую цену, — повторила она.
— Пожалуй, — подтвердил я.
— Ты не находишь меня непривлекательной, господин? — спросила она, поднимая руки к голове и отбрасывая волосы.
— Ты останешься здесь, — отметил я, — по крайней мере на какое-то время.
— Ты ведь находишь меня привлекательной, не так ли, господин? — спросила она, поворачиваясь лицом ко мне.