Гвардеец. Трилогия

Дашко Дмитрий

— Только никого не убивать, — предупредил я. — И не увечить! Предупреждаю особо ретивых.

— Понятно, господин капрал, — закивал Чижиков. — Будем без смертоубийства. Как никак христиане.

А ведь христиане друг дружку резали за милую душу. Хоть и говорят про азиатскую жестокость, но не нам мусульман укорять. У самих руки по локоть в кровищи.

А забор у Сердецких хиленький, на Рублевке куда выше и толще у буржуев водятся. И лакеи у тамошних «хозяев жизни» вооружены покруче. За каждым поворотом по

пулемету. Не то, что местные мушкеты, помнившие времена Алексея Михайловича.

Зря трясусь. Со мной как никак пятнадцать здоровенных мужиков, это ж такая силища. Мы ведь не только пару челюстей, горы свернуть можем. Если захотим…

— Побежали, — тихо скомандовал я.

Момент вроде удобный, на улице свидетелей нет, а нас надежно укрыли раскидистые лапы елей. Из дома Сердецких не рассмотришь. Даже не верится, что это исторический центр Санкт-Петербурга, глухомань глухоманью. Грибы собирать можно, не покидая «фазенды». Рыбку ловить из открытого окошка.

Башмаки утопали в грязи… весна, как много в этом звуке… много, много лишних звуков: плеск луж, невольный возглас поскользнувшегося Михайлова, тихий мат Чижикова. Далеко нам до спецназа, вышедшего на тропу ниндзя.

Через забор перелетели одним махом, будто некая сила подбросила вверх. Не зря отрабатывал с парнями это упражнения, пригодились тренировочки.

Кажется, Сердецкие еще не додумались до псовой охраны, иначе собачки такой бы лай подняли — на другом конце Питера услышали. Да и порвать человека натасканной псине труда не составит. Это только в кино Шварценеггер двух доберманов голыми руками грохнул, в жизни они бы задали ему перца.

Я краем глаза заметил движение.

Сторож Сигизмунд подскочил, вытаращил глаза, выдохнул:

— Курва!

И упал, получив могучим кулаком Чижикова в висок.

— Оглоушили, господин капрал, — жарко прошептал «дядька».

— Свяжите и рот заткните, чтобы как очнется, панику не поднял.

— Сделаем.

Чижиков извлек заранее подготовленную веревку, скрутил незадачливого сторожа.

— Бегом, бегом, — торопил я.

Зеркальные двери распахнулись, показалась полная женщина с деревянным тазиком, в котором плескалась мыльная вода. А это к чему? Что за примета?

Увидев меня, она охнула, отлетела в угол и захлопала большими ресницами.

— Ой, батюшки святы!

— Молчи, тетка! — скорчил страшную рожу Михайлов.

Он взмахнул шпагой, будто собирался проткнуть как шампуром. Глаза у женщины закатились, она без чувств растянулась в мыльной луже. Надеюсь, не утонет.

Наверху громко заговорили по-польски, загромыхали шаги по деревянной лестнице. Я ринулся навстречу, налетел на испуганного лакея и одним ударом отправил его в нокаут. Парень кубарем покатился вниз, угодил под ноги гренадер, кто-то, кажется, Михайлов вновь потерял равновесие:

— Да

что ж такое деется!

Солдаты разбежались по комнатам, круша мебель, посуду.

Грохот, шум, недоуменный взгляд управляющего, до которого стало доходить, что не все в порядке в доме Сердецких.

— Господин капрал, что вы себе позволяете?

— Тебя не спросил! Где, Михай?

— Михай… Я же вам ответил, что отправил его в имение. Обещаю, что завтра, нет, сегодня отправлю замену. Вы странным образом ищете себе рекрутов. Неужели в русской армии так плохо с солдатами?

— Договоришься у меня, сволочь, — Михайлов двинул его так, что клацнула челюсть.

— Постой, ты убьешь его, — остановил я, повторно занесенный кулак гренадера.

— Да он издевается, скнипа![15] — произнес разгоряченный солдат.

Управляющий поднялся, из разбитого рта сочилась кровь. Он вытер ее кружевным манжетом, выплюнул на паркетный пол раскрошенный зуб.

— Я буду жаловаться на вас обер-полицмейстеру.

— Жалуйся кому угодно.

— Дозвольте мне, господин капрал, — снова высунулся Михайлов.

— Давай, — разрешил я.

Гренадер вытянул руки вперед, схватил управляющего за шиворот будто кутенка, без видимого усилия оторвал от земли и стал трясти, словно тряпичную куклу. Голова несчастного болталась из стороны в сторону.

— Оставьте меня, — жалобно попросил он. — Мне дурно.

— Отпусти, — разрешил я.

Михайлов тряхнул его напоследок и разжал руки. Тело управляющего с гулким стуком опустилось. Он встал на четвереньки, икнул. Послышались неприятные звуки, управляющего тошнило.

Я подцепил кончиком шпаги скатерть, сдернул со стола и бросил к нему:

— На, утрись.

— Спасибо, — он вытер лицо, посмотрел на нас и съежился в непритворном ужасе:

— Я… я провожу, ключи у меня.

— Прекрасно, — сказал я, упирая в его грудь лезвие шпаги. — Только будь благоразумным.

Мы нашли Михая в подвале, бледного и безмерно уставшего. Похоже, парень давно распрощался с жизнью. Управляющий разомкнул цепи.

— Вставай парень. Мы за тобой.

— Вы?! — Михай всмотрелся в меня с изумлением. — Вы, господин капрал?!

— И не один, — выступил вперед Михайлов. — Собирайся, тезка. Думал, мы тебя здесь помирать заставим?

— Я не верю своим глазам! Вы, господин капрал. Мишка, — освобожденный заплакал.

— Что же вы аспиды с человеком делаете, — укоризненно произнес Михайлов.

Он обратился ко мне:

— Разрешите, ваше благородие, пана управляющего на цепочку посадить, как собачку. Чтобы не убег, значица.

— Валяй, — разрешил я.

Пока гренадер громыхал цепями, мы с остальными солдатами из моей пятерки вывели пленника на свет.