Гвардейцы стояли насмерть
Шрифт:
Жарко было и на Мамаевом кургане. Здесь противник стянул несколько батальонов пехоты и более двадцати танков. Шесть раз в течение дня фашисты пытались сбить наши подразделения с высоты, и каждый раз откатывались, устилая склоны кургана трупами. Гвардейцы отбили все атаки врага.
В жестоких, кровопролитных боях в авангарде наступавших гвардейцев шли коммунисты. Зажигая сердца бойцов, они первыми поднимались под пулями и первыми шли на штурм, вражеских позиций. Большую работу среди бойцов вели политработники дивизии. Часто бывало так: закончив беседу, политрук или агитатор тут же шел вместе с бойцами в атаку.
В боях были тяжело ранены начальник
За весь день 17 сентября противник не только не смог возвратить позиции, потерянные в предыдущих боях, но был снова оттеснен гвардейцами на ряде участков.
На следующий день части дивизии, временно закрепившись на достигнутых рубежах, отражали контратаки вражеской пехоты и танков. Фашисты, вводя в бой все новые и новые резервы, безуспешно пытались прорвать фронт дивизии.
К этому времени на Мамаевом кургане остались только первый батальон Исакова и рота автоматчиков капитана Петрываева. Несколько дней горсточка храбрецов - остатки этих подразделений - отбивала по десяти-пятнадцати атак в день. И каждый раз гитлеровцы откатывались назад, оставляя на склонах кургана трупы и сожженные танки, подбитые нашими артиллеристами.
К пивоваренному заводу, где отбивала жестокие атаки врага 102-я пулеметная рота отдельного пулеметного батальона (командиром роты был старший лейтенант Поляков), противник бросил шесть танков и более батальона пехоты. При сильной поддержке артиллерии и авиации гитлеровцы, не считаясь с потерями, с пьяным ревом лезли напролом. Они рвались к Волге. Хорошо были слышны их хриплые крики: "Рус! Сдавайсь! Капут, рус!". Положение создавалось критическое. В станковых пулеметах, перегревшихся от длительной стрельбы, вскипала вода. Но гвардейцы отбили восемь атак и бутылками с зажигательной смесью уничтожили три танка.
Когда в одной из схваток группа фашистов окружила пулеметный расчет, стремясь захватить раненых бойцов, заместитель политрука роты Мясников один бросился на них, уничтожив гранатами несколько солдат, остальные бежали. Раненые пулеметчики были спасены.
Наступление врага на этом участке захлебнулось: он не мог преодолеть героизма и мужества советских воинов. Недаром в эти дни на своем собрании комсомольцы пулеметной роты записали в протокол: "Всем комсомольцам крепить железную воинскую дисциплину, показывать примеры стойкости и отваги, безоговорочно выполнять приказ командования: "Ни шагу назад!".
После войны на этом месте, у пивзавода, на высоком постаменте была установлена башня танка с надписью: "Здесь начинался передний край обороны 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Родимцева".
* * *
Сталинградский вокзал - это парадный подъезд, скорее - вестибюль города. Немецкое радио уже протрубило на весь мир о том, что вокзал "Сталинград-1" взят, что вот-вот пойдут экспрессы "Берлин-Царицын".
Вечером в первый же день пребывания в Сталинграде я получил донесение, что передовой отряд теперь уже не Червякова, а Федосеева захватил вокзал. Это была наша большая победа. После Мамаева кургана вокзал считался едва ли не главным в тактическом отношении пунктом города. Я понимал, чего теперь будет стоить его удержать.
Кстати, передовой отряд снова стал тем, чем и был раньше,
Теперь ночью я не стою у оперативной карты фронта, как это делал в Камышине, и не рассматриваю новые значки Бакая. Сейчас все, что интересует, у меня перед глазами.
Я выхожу из душного подземелья... Чуть не сказал на свежий воздух. Какой тут, к черту, в горящем городе свежий воздух? Пахнет тут даже не дымом, не гарью, а каким-то смрадом. Наверное, в аду такой же запах.
Хотя небо должно быть безоблачно, но звезд из-за оранжевого от пожарищ дыма не видно. Кое-где по этому дымному пологу шарят наши и вражеские прожекторы, разыскивают урчащие самолеты. Взлетают ввысь очереди трассирующих пуль, вырисовывают в небе разноцветные дуги ракеты, вспыхивают разрывы зенитных снарядов. Таково небо Сталинграда.
На земле же преобладают слуховые впечатления. Справа, за оврагом Долгий, там, где Мамаев курган, слышится редкая пулеметная перестрелка. Это наши и немецкие пулеметчики обмениваются очередями, доказывают один другому, что не дремлют.
Перед полком Панихина относительно спокойно. Иногда враг пускает осветительные ракеты, слышатся редкие и короткие автоматные очереди, одиночные винтовочные выстрелы.
У Елина более оживленно. В районе площади 9 Января - частая автоматная стрельба, пулеметная перестрелка, разрывы гранат. Вероятно, мой заместитель полковник Борисов опять пытается разведать огневую систему противника. А вот левее и дальше елинского фланга, там, где вокзал, не прекращается шум боя. В редкие минуты затишья на переднем крае со стороны вокзала доносятся хлопки противотанковых ружей, редкие выстрелы "сорокапяток", разрывы мин и гранат, а иногда и надрывное гудение двигателей танков, утюжащих, видимо, огрызающиеся огнем привокзальные развалины.
"Как им помочь?" - двое суток тревожила меня мысль.
На третий день я увидел с наблюдательного пункта, как над вокзалом закружилась карусель из нескольких вражеских бомбардировщиков. Послышались глухие разрывы тяжелых бомб. Потом повалил густой дым, - где-то что-то горело.
– Как дела у Федосеева? - позвонил я Елину по телефону.
– С утра вокзал переходил из рук в руки. Гитлеровцы бросили на подразделения Федосеева два десятка танков, среди них несколько огнеметных. Сейчас бомбят. В здании пожар. Федосеев из-за этого покинул вокзал, но окопался в сквере и на путях. Говорит, что контролирует подходы к центру города, что трудно с эвакуацией раненых и есть опасность окружения.
Услышав это, я приказал эвакуировать раненых с наступлением темноты, а в помощь батальону Федосеева вплотную подтянуть второй батальон.
Докладывая ночью об обстановке Чуйкову, я рассказал о положении батальона Федосеева.
– Что-нибудь придумаем, - пообещал командующий. - Вот только б закрепиться на Мамаевом кургане.
На другой день у переправы, куда я зашел посмотреть на эвакуацию раненых, я увидел спускавшуюся по песчаному склону к парому медсестру в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, поддерживавшую двух высоченных раненых бойцов. Плечо одного из них было забинтовано, другой с трудом опирался на левую, перебинтованную ступню-култышку и вырванную из забора штакетину.