Гвардия Феникса (сборник)
Шрифт:
Она сидела и время от времени поглядывала в сторону дверей.
Почти ровно в первом часу пополудни в двери вошел молодой человек из Дома Дзур. Был он рослым и крепко сложенным, весь в черном, квадратная челюсть его свидетельствовала о силе воли, размах плеч доказывал честность, а крепкие мышцы бедер, подчеркиваемые облегающими панталонами, говорили о неутомимости в постельных утехах.
Он сразу же заметил Челани. Пока он подходил к ее столу, она успела встать и вежливо поклониться, на что он ответил столь же учтивым поклоном.
— Милорд Туллис, — сказала она.
— Миледи Челани.
—
Брови его нахмурились.
— О, по правде говоря…
— Да? — переспросила она. — По правде говоря?
— Иными словами, если вы желаете честного ответа…
— О, поверьте мне, честность для меня является одной из высших добродетелей!
— А, в таком случае, вы желаете, чтобы я поделился с вами своими истинными желаниями относительно вина?
— Милорд, умоляю вас отметить, что ничего иного я и не желаю вот уже почти целый час.
— В таком случае я, пожалуй, выражаю определенное стремление начать, э…
— Начать?
— Дело, которое мне искренне не хотелось бы откладывать даже на недолгий срок, чтобы выпить бокал вина.
— Милорду, вероятно, известно, сколь важным бывает терпение, и сколь сильно предвкушение способно увеличить грядущее наслаждение?
— О, не могу сказать, будто это не так. Однако…
— Да?
— Вы ведь сами спросили.
— Воистину так, сама, — ответила Челани, пораженная глубочайшей справедливостью этого замечания.
— Итак?
— Что ж, милорд, в таком случае давайте проследуем наверх, покои уже подготовлены.
И сей предложенный план был беспромедлительно претворен в жизнь.
Покои, о которых говорила Челани, располагались на верхнем этаже «Одинокого сада», в задней части. Они представляли собой отдельную комнату, изрядную часть которой занимала большая кровать, дубовая, с атласными простынями, шелковыми подушками и вельветовыми одеялами, отделка же комнаты была выполнена в бледно–желтых тонах, соответствующих цвету штор, которые как раз колыхал ветерок из приоткрытого окна. Освещали комнату четыре висячих светильника, по одному в каждом из углов.
Челани закрыла дверь и повернулась к Туллису.
— Итак, теперь…
Эти слова, однако, были последними, которые она успела произнести до того, как Туллис, одним скользящим шагом покрыв расстояние между ними, обхватил ее обеими руками и припал ртом к ее губам.
Поцелуй — мы упростим рассказ, называя его поцелуем, хотя в действительности он включал несколько различных действий обоюдного притяжения, влечения и страсти; для начала, то соприкосновение губ, ртов и языков, именуемое в обычных обстоятельствах поцелуем и далее именуемых нами именно этим словом; объятия, то есть обоюдное обхватывание руками друг друга; в некоторой степени — ласки, то есть пока четыре руки стискивали два тела с силой, свидетельствующей о немалом накале страсти, в то же самое время четыре ладони, соединенные с этими четырьмя руками, полностью отдались поглаживанию, сжиманию, похлопыванию и растиранию (насколько все это возможно было проделать сквозь препятствующую доступу одежду) тех анатомических подробностей, которые возлюбленным казались наиболее привлекательными и доступными в нынешнем их положении, — этот поцелуй, заметим мы, был исполнен такой страсти, нежности и продолжительности, что автор
Челани, вынуждены мы добавить, хотя и озадаченная той внезапностью, с которой Туллис начал объятия, ни единым намеком не дала понять, что ей это неприятно. Напротив, все ее телодвижения свидетельствовали о готовности ответить страстью на страсть, желанием на желание и объятием на объятие. Когда же поцелуй в конце концов закончился, Челани, дыша с изрядным трудом, проговорила:
— Милорд!
— Что?
— Я…
— Миледи что–либо неприятно?
— Неприятно? Нет. Однако…
— Да?
— Вы обратили внимание на нашу одежду?
— Я заметил, что она по–прежнему на нас.
— Именно, — сказала она. — Я и сама заметила то же самое, и это показалось столь важным, что я пожелала убедиться в вашей осведомленности о данном факте.
— О, уверяю вас, он от меня не ускользнул.
— И?
— О, миледи Челани, мне представляется, что нам следует от нее избавиться, причем…
— Да? Причем?
— Причем так быстро, как мы только сумеем. Ну, что скажете относительно данного плана?
— Клянусь вам, сударь, именно этот план я предложила бы и сама, если бы…
— Если бы что?
— Если бы вы первым не сделали это.
— В таком случае мы согласны?
— Целиком и полностью!
— Тогда давайте позаботимся о воплощении данного плана без дальнейших проволочек.
— Сударь, разумность ваших слов достойна мудреца–атиры.
Попытка воплотить данный план, однако, успехом в данном случае не увенчалась. А все потому, что уже первый этап, каковой включал избавление Челани от блузки, был завершен лишь частичным обнажением ее плеч — Туллис же, утробно заурчав, обнаружил, что категорически не в силах удержаться от того, чтобы покрыть вышеупомянутые плечи нежными ласками и мягкими поцелуями, на каковые Челлис ответила вздохами и внезапной утратой интереса к продолжению процесса разоблачения, вместо этого полностью отдавшись кратковременным ощущениям — впрочем, ощущения эти, как вы понимаете, были исполнены чувств, и отнюдь не неприятных.
— Ах, — выдохнула она.
— Видите, — проговорил Туллис между поцелуями — говоря фактически в ее плечи и шею, ибо именно по ним двигались его губы, — я просто не в силах выпустить вас из рук.
— И не только из рук, — отозвалась Челани, а по тембру голоса чувствовалось, что у его обладательницы кружится голова, — но и из губ тоже.
— О, вы это заметили?
— Кажется.
— Но вы не возражаете?
— О, ничуть, однако…
— Да?
— С таким подходом, сударь, вы рискуете так никогда и не снять блузку, а она, видите ли, будет препятствовать дальнейшим ласкам.
— О, вы безусловно правы, восхитительная моя прелестница. И все же, разве не вы недавно сделали замечание относительно терпения и предвкушения?
— Воистину так, это говорила я, — согласилась Челани, чье лицо покрывал румянец. — Однако…
— Да?
— Я не соотносила это замечание с собой.
— А теперь вы это сделали?
— Признаю, есть некоторая справедливость в том, что вы сделали честь объяснить мне.
— Искренне рад, что это так.
— И все же…
— Все же?