Гвардия Хаоса
Шрифт:
На арене она провела два года. Дикая, безжалостная, беспощадная, она убивала любого, кто был определен ее противником. Слишком сильно хотела жить.
А еще ей просто везло — распорядители боев не выставляли против нее действительно сильных соперников. Доведенные до бешенства собаки и небольшие хищники, женщины, калеки, другие дети… Она не знала, что живет в настоящем кошмаре, потому что другой жизни для нее не существовало.
Когда ей исполнилось тринадцать, против нее выставили взрослого мужчину. Бойца. Он недооценил Мэй, поэтому она смогла первой дотянуться до него мечом — и долго кружила вокруг, нанося порез за порезом, пока противник не потерял так много крови, что уже просто не мог сопротивляться. Она заколола его — трясущимися
Потом было еще четыре подобных боя, и каждый раз она побеждала все увереннее. И тогда Лабатоа решил, что ей не место на арене. В то время в городе у него появился серьезный конкурент, другая банда, которая решила захватить его территорию. Началась война, улицы были залиты кровью бандитов и простых горожан. Лабатоа стали нужны все имеющиеся в его распоряжении бойцы.
Перед тем, как снова выпустить Мэй на улицы — два года она не покидала стены арены — он подарил ей меч — ее первую личную вещь кроме одежды и обуви — и объяснил, кого следует убивать. Девочка старалась, как могла, ведь в противном случае Лабатоа пообещал вернуть ее в клетку.
Она убила троих, прежде чем ее заманили в ловушку и окружили со всех сторон. Мужчины, юноши и подростки, которые не нашли для себя иного пути, кроме как стать головорезами и мерзавцами. Их было больше десяти, вооруженных чем попало, от кусков арматуры до ножей. И только у одного был пистолет. Все они боялись Мэй, боялись, словно дикого зверя, и поэтому владелец пистолета выстрелил первым. И промахнулся. Второго выстрела не было — оружие дало осечку, и Мэй собрала кровавую жатву. Как ей это удалось? По целому ряду причин, среди которых было и ее абсолютное бесстрашие, и опыт множества схваток, и ужас, сковавший тела врагов. Немалая удача, разумеется. Убить всех она не смогла только потому, что бандиты в панике разбежались, узрев демона в обличье ребенка. Остался только один — совсем молодой парень, который догадался подобрать пистолет. Он выбил из ствола бракованный патрон и нажал на спусковой крючок.
Пуля чиркнула Мэй по голове, срезав прядь волос, но даже по касательной удар пули был слишком силен. Она потеряла сознание. Пришла в себя от еще одного выстрела — бандит решил добить ее, но его руки тряслись слишком сильно. Попал в живот, не задев жизненно важных органов. А потом пистолет снова дал осечку, и парень, не выдержав, бросил оружие и убежал прочь.
Здесь, в грязном переулке, среди полудюжины трупов и в луже ее и чужой крови, Мэй нашла Ришари.
В тот миг девочке показалось, что одна из богинь спустилась за ней с небес, чтобы унести с собой ее душу. Волосы, сиявшие серебром в лунном свете, неземные глаза и голос, который не мог принадлежать человеку — Мэй, превозмогая боль, протянула к ней свои окровавленные руки, и Ришари с нежной улыбкой заключила ее в объятия и прошептала, что все будет хорошо. Девочка поверила ей и погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась, поняла, что она больше не та, кем была раньше.
Уже потом Мэй узнала, что Ришари хотела воскресить давно погибшую девушку, заполучив каким-то образом ее воспоминания. Ей был нужен лишь подходящий сосуд, который мог вместить в себя искусственную душу.
Мэй стала первой подопытной. Она никак не могла стать второй Винсентой — тринадцатилетняя яо, практически дикая. Другое телосложение, иной склад ума… Для Ришари все это не имело значения. Она хотела узнать, что получится, если соединить память Винсенты с настолько отличными от ее разумом и телом.
В результате вышло так, что Мэй продолжала помнить первые тринадцать лет своей жизни — и первые тринадцать лет жизни Винсенты. Ее опыт, ее знание, ее навыки — все это стало принадлежать безродной яо, которая до этого умела лишь попрошайничать и убивать. И в первые дни она никак не могла понять, кто она — Мэй или Винсента. Но Ришари звала ее Винсентой, поэтому прежняя личность наблюдала за жизнью в роскошном особняке Богини Юга из глубин отнятого у нее разума.
Такое положение
У нее почти получилось.
Теперь, когда Дженази вернулся… Она не знала, что делать и как… Кем жить дальше.
Глава 68. Отец
Дженази выслушал историю Мэй, не проронив ни слова. Неподвижный, словно изваяние из серого мрамора. Смотрел вперед — и ничего не видел перед собой. Потому что не знал, что должен сейчас сказать; не знал, как следует сейчас поступить; не знал, о чем сейчас должен думать. Боль, гнев, грусть, радость — все эти чувства были противоречивыми и слишком сильными, чтобы он мог поддаться чем-то одному и действовать ему в соответствии. Но Мэй ждала от него хоть какого-то ответа, и его следовало найти. Поэтому он просто лег рядом с ней на землю и направил взгляд в темнеющие небеса. Чтобы отрешиться от мира вокруг себя и связанных с ним переживаний. Наедине с небом он мог набраться сил, чтобы продолжать находить во всем смысл — и в горе, и в радости.
Зачем Ришари сделала это? Он знал ответа. Любовь? Они любили Винсенту, и пять лет, проведенных вместе, были счастливым временем, временем уверенности в правильности собственных поступков. Только счастье было возведено на лжи, и когда она открылась, стало ясно, что Винсента никогда не примет их путь — они сами воспитали ее такой, в той жизни и в том мире, которых не касалась Гвардия Хаоса.
Ришари любила Винсенту. Рассказ Мэй не мог дать ответ на вопрос, какую Винсенту она хотела вернуть — тринадцатилетнюю сироту, которая попалась им на глаза благодаря простому стечению обстоятельств и которой была неведома подлинная суть приютивших ее людей, или восемнадцатилетнюю воительницу, которая искренне считала их своей семьей — и узнала… увидела правду. На месте сестры Дженази желал бы вернуть девушку, которая погибла по его вине — не для того, чтобы умолять о прощении, раскаиваясь в прегрешениях прошлого, а для того, чтобы она просто смогла жить дальше. Даже ненавидя и презирая его — пусть так.
Ришари не завершила начатый эксперимент. Она вернула лишь тень Винсенты, исказив при этом разум и душу девушки по имени Мэй. Потому что не смогла полностью подавить ее волю и стремление сохранить собственное «Я». Почему сестра остановилась? Почему не продолжила попытки — с другой девушкой, чьи тело и разум были бы лучше совместимы с воспоминаниями Винсенты? Дженази не находил точного ответа. Но он твердо знал одно: его возможностей достаточно, чтобы стереть из разума находившейся рядом девушки сознание Мэй и оставить в нем только Винсенту. Он сможет вернуть свою приемную дочь — пусть и в ином теле. Это, в конце концов, тоже можно исправить.
Мэй с удивлением и замешательством смотрела на то, как Дженази поднимается на ноги и опускает ладонь на ее голову.
— Что? — спросила она, касаясь пальцами его руки.
Когда она встретилась с ним взглядом и в ее глазах отразились его собственные, он увидел, как в душе Мэй рождается страх. Она не могла знать, на что он способен, но подсознательно почувствовала опасность — всего на краткий миг.
А потом Дженази направил в ее тело поток энергии, способной изменить как тело, так и разум. Из ладони вырвалась вспышка света, которая обволокла тело девушки призрачным покровом — и рассеялась тысячами белых искр.