Гвиневера. Осенняя легенда
Шрифт:
Ко всему прочему возникли проблемы с конными фермами в монастыре Южного Уэльса. После смерти Иллтуда за работу с лошадьми монахи стали требовать плату, на что Артур ответил, что, поскольку речь идет о его кавалерии, которая охраняет житницы, они тоже должны вносить свой вклад в воспитание животных. Узнав об этом, церковники разразились пространными речами, поэтому Артур, чтобы прекратить пререкания, поручил Гвину взращивать коней на пастбищах вокруг Гластонбери.
Я приложила все усилия, чтобы лучше узнать новых людей, и больше времени проводила с фрейлинами. И изо всех сил
Но болезненней всего была память о Гарете. Как и в Джойс Гарде, здесь всем не хватало добрейшего воина, и, обустроившись, я разыскала Линетту, которая осталась при дворе помогать Инид вести хозяйство во время моего отсутствия.
Она сидела на пороге своего жилища на солнышке и что-то шила, а малыш играл у ее ног. Поздоровавшись, я рассказала, как глубоко переживают Ланс и остальные рыцари гибель Гарета, и выразила надежду, что девушка не винит их в смерти мужа.
Вдова Гарета медленно подняла на меня глаза, и ее взгляд оказался таким же тяжелым, как у жены Кимминза.
– Откровенно говоря, миледи, виновных достаточно: король, который приказал страже идти без оружия, Ланселот и его люди, которые принялись спасать вас силой, Агравейн, затеявший с ними ссору. Никто толком не знает, чья рука нанесла удар… Поэтому я все оставляю на суд богов, а мне при трех детях и хозяйстве некогда заниматься обвинениями. – Она встряхнула крохотную рубашечку, которую шила, перевела взгляд на малыша, и ее лицо потеплело. – Знаете, я все еще его оплакиваю – молча, по ночам, чтобы не разбудить младших. Но мы это как-то все-таки перенесли. А вот Гавейн не может. Кто-то должен ему помочь – горе грызет его заживо, как отрава в крови.
Ее слова оказались правдой. Рыжеволосый оркнейский принц сеял гнев везде, где бы ни находился, и даже самое мимолетное замечание приводило его в ярость, как будто его боль требовала отмщения.
– Я рад, что вы вернулись, – произнес он, когда мы впервые встретились наедине. – Но я хотел бы, чтоб и проклятый бретонец нашел в себе мужество возвратиться в Камелот. Нет, так легко ему не ускользнуть. Знайте, когда-нибудь я заставлю его заплатить за то, что он зарубил того самого мальчика, который его так боготворил.
– Ох, нет, Гавейн, – в ужасе воскликнула я: ведь он считал, что Ланс сам обрушил роковой удар. – Ланселот был на коне, а перед ним – я. Он даже не вытаскивал меча.
– Я должен был знать, что вы станете его защищать, ваше величество. – Сын Моргаузы холодно смотрел на меня. – Даже король этого не признает. Но я знаю… я чувствую сердцем – трус напал на него. Гахерис, Агравейн и даже мой сын Гингалин, перед тем как умерли, имели возможность сражаться. Но зарубить моего невооруженного брата – поступок презренный, порочащий честь моей семьи… И я не успокоюсь, пока не отомщу!
Гавейн не хотел слушать никаких объяснений и становился все мрачнее и мрачнее.
– Не знаю, что и делать, – вздохнул как-то вечером в июне Артур. Он медленно вышагивал по комнате, а я распускала волосы. – Он уже
– Может быть, со временем он прислушается к голосу рассудка…
– Не похоже. Со смерти брата скоро год, а он не в силах смириться с потерей. Я надеялся, что отец Болдуин сможет его успокоить, но даже церковь не способна унять его жажду крови.
Я вспомнила о кровной мести оркнейцев против Пеллинора и Ламорака и поняла, что Артур прав. Наследственная вражда, эта Немезида кельтов, всколыхнула все нутро Гавейна.
– Хуже то, что он собирает вокруг себя сторонников Агравейна и им подобных, – продолжал муж, сев с безутешным видом на край кровати. – Это сейчас сильнейшая партия за Круглым Столом, и, если ничего не предпринимать, я рискую потерять над ними контроль.
Я растерянно поглядела на мужа, пораженная мыслью, что все, чего он с таким трудом добился, близко к краху.
– Ну, иди сюда, девочка, и поцелуй меня, – произнес он с печальной, безнадежной улыбкой.
Никогда в жизни Артур меня ни о чем не просил. Никогда не мог признать, что в чем-то нуждается. И я повернулась, чтобы его обнять с заново обретенной теплотой любви.
Как справиться с требованиями Гавейна, предложил Мордред, когда приехал с летним отчетом о союзных племенах. Я наблюдала, как он скачет по мостовой – изящный мужчина с чувством собственного достоинства и лицом, непроницаемым, как камень. На людях он поприветствовал меня достаточно вежливо, и я пригласила его в сад, чтобы выяснить, в каких мы с ним отношениях.
– Я рад, что вы снова дома, миледи, – произнес он в своей спокойной, безмятежной манере. – У меня и в мыслях не было повредить вам. Я хотел разделаться лишь с Ланселотом.
Его голос звучал искренне, в манерах сквозило раскаяние. Я внимательно всматривалась в его черты, стараясь обнаружить противоречие между словами и наружностью пасынка, но фасад был без единого изъяна. Мы поболтали о том о сем и расстались достаточно дружески, хотя я уже знала, что отныне буду вести себя с ним так же настороженно, как он вел себя со всем миром. Мать во мне, еще помнящая ребенка, которого она любила и растила, теперь скорбела, видя, как он удаляется прочь незнакомцем… Но, быть может, в свое время это должен прочувствовать каждый родитель.
Когда Артур упомянул, как Гавейн жаждет мести, Мордред быстро заговорил.
– Вира [22] – вот цена за жизнь человека. Среди саксов виновный в смерти может отдать выкуп родственникам убитого, и кровный долг считается уплаченным. Это устраняет необходимость вести кровную вражду. Нужно посмотреть, не примет ли Гавейн выкуп Ланселота. Используйте его, чтобы урегулировать вопросы чести.
Идея была заманчивой, но Гавейн согласился бы с ней, только если Ланселот расплатился бы лично.
22
Денежная пеня за смертоубийство. (Прим. nep.)