Гвиневера. Осенняя легенда

Вулли Персия

– Поблизости?

– Нет. Далеко на севере. Но ходят слухи, что он огромен и непобедим. И жуликовато вежлив. Очень любит вызывать на смертный бой… а вы ведь знаете, как мой отец обожает вызовы. – Ламорак заставлял себя говорить непринужденно, но в отблеске огня я заметила, как дрожали его пальцы, когда он делал знак против зла. – Конечно, все это россказни крестьян, и все же я был бы вам очень благодарен, если бы завтра вы отправились в Рекин и заверили моих людей, что жизнь продолжается и Британию не захватили демоны и им подобные.

И вот на следующее утро мы двинулись в Рекин – длинный,

похожий на кита, кряж, так неожиданно выдающийся из леса. Широкая дорога взбиралась наверх через лес: меж дубов и остролистов, берез и тисовых деревьев. Когда на полпути мы остановились передохнуть, дикий кудахтающий смех рассыпался в воздухе. Я поежилась, хотя ясно видела, как зеленый дятел вспорхнул с дерева, и Артур изумленно посмотрел на меня.

Как только мы достигли массивных стен укрепления на вершине кряжа, вместо приветствия послышался леденящий душу неистовый плач. Из зала доносились причитания женщин, а к воротам нас вышел встречать Ламорак с печальным лицом и красными глазами.

– Отец… – подавленно проговорил он, и слезы заструились по его щекам. – Вчера один из моих людей собирал в лесу у Венлок Едж ореховые прутья для плетня и наткнулся на тело… на то, что от него осталось.

Я охнула и, чтобы устоять на ногах, прислонилась к Артуру, пораженная мыслью, что ушел такой бастион королевства.

– Должно быть, он умер вскоре после того, как вышел из дома, – продолжал Ламорак. – Теплые месяцы сделали свое дело: распознать удалось лишь плащ и брошь, которую вы, ваше величество, подарили отцу во время прошлого турнира.

Слова Пеллинора всплыли у меня в мозгу: «Я буду носить ее до самого смертного часа». Воспоминание потрясло меня, как налетевший шквал.

– Так, значит, он не был ограблен? – проговорил Артур, рассеянно помогая мне сесть. – По крайней мере, мы можем предположить, что игра была честной.

– Не совсем, – покачал головой Ламорак. – По разрезам на плаще я бы предположил, что его ударили в спину кинжалом. К тому же нигде не нашли его большого гнедого жеребца. Кто-то увел его с собой, иначе он прибежал бы обратно в конюшню. Они были еще не так далеко от дома.

– А его жена? – спросила я, стараясь припомнить ее имя. – Как приняла все это Таллия?

– Ах, миледи, Таллия умерла несколько лет назад во время родов. Вскоре мой отец женился вновь на юной девушке, не думаю, что вы с ней знакомы, – дальней родственнице короля Пеллама из Карбоника. Она вне себя от горя, рыдает, воет и клянется, что заберет сына Персиваля обратно в Уэльс. Здесь она так и не обзавелась подругами и друзьями и не желает оставаться после смерти мужа.

Я медленно кивнула, надеясь, что Элейн и король Пеллам примут вдову, иначе и она, и ее малыш пропали – будут вынуждены влачить полудикое существование среди отщепенцев и лесных людей.

В зале я заговорила с ней, пытаясь утешить, и предложила хотя бы временно пожить при дворе. Но женщина пришла в еще большее отчаяние и заявила, что это Артур и его Круглый Стол убили ее мужа, завлекая честью и славой. В конце концов, мы оставили вдову наедине с ее горем и, отдав дань уважения погибшему, присоединились к свите в Роксетере.

– По крайней мере, нельзя в этом обвинить Зеленого Человека, – мрачно заметил

Артур. – Боги не бьют кинжалом в спину. Так что его враг был из плоти и крови.

Пораженная, я вспомнила, какую ненависть испытывали к людям из Рекина оркнейцы, и взглянула на Артура.

– Я не потерплю кровной вражды среди рыцарей Круглого Стола! – воскликнул король.

Когда мы поделились с остальными печальной новостью, Гавейн и Гахерис поклялись, что не имеют отношения к смерти Пеллинора. А я подумала, что, учитывая, какое значение в последние дни Гавейн придавал вопросам чести, вряд ли он мог так предательски убить своего врага. Невероятно также, чтобы мягкий Гарет совершил такое злодеяние, а Мордред был слишком мал, чтобы можно было всерьез его заподозрить, и к тому же находился при дворе, когда погиб Пеллинор. Последний оркнеец, Агравейн, оставался по-прежнему узником на одном из северных островов, где боролся с воспоминаниями, стараясь позабыть, как убил свою мать.

– Может быть, мы так никогда и не узнаем, кто убил Пеллинора, – предположил Бедивер. – По мне, лучше вспоминать, каким он был энергичным и жизнелюбивым, а не копаться в горечи его конца.

Как всегда, совет Бедивера оказался удачным и был с радостью принят.

Мы задержались в Честере, пока Артур встречался с регентом Маэлгона, проверял, насколько хорошо подготовлены к сражениям воины, интересовался, какой вызрел урожай, и принимал участие в любых обсуждениях, которые требовали его внимания. Город был одним из моих любимейших, но из-за того, что он принадлежал Маэлгону, я порадовалась, когда мы его оставили и задолго до Самхейна прибыли в Карлайл.

В детстве меня совсем не волновал единственный город Регеда – я предпочитала берег озера и склоны гор. Но годы, проведенные в удобстве на юге, заставили по-новому оценить римский торговый центр у западной оконечности Адрианской стены. Большой дом на речном берегу вполне удобен, акведук к фонтану на площади по-прежнему действует, а потоки торговцев и гонцов, спешащих не только на север и на юг через каменный мост, но на запад и восток вдоль стены, вносили значительное оживление в жизнь города. В нем мы и собирались остановиться на зиму, и я устроилась в собственном доме, испытывая особое удовольствие от того, что снова оказалась рядом со своим народом.

Дождливым вечером вскоре после Самхейна из путешествия к святилищу вернулся Гарет. Мы только что кончили ужинать, когда он вошел в зал, промокший до нитки, стуча зубами и роняя капли воды с длинных волос. Я бросила на него взгляд и тут же распорядилась, чтобы он отправлялся сушиться, а поварихе приказала приготовить ему горячую овсянку.

Но юный воин опустился передо мной на колени и стыдливо склонил голову:

– Ваше величество, я не сумел найти Ланселота. – Он поднял глаза, и я готова была поклясться, что вместе с каплями дождя по его щекам струились слезы. Я сочувственно положила руку ему на плечо. – И поскольку задача не выполнена, – продолжал он, – я не могу оставлять у себя брошь. – Он вложил мне в ладонь голубую заколку из Мота и, хотя я пыталась настаивать, что он ее честно заслужил, не захотел меня и слушать. – Это дело чести, ваше величество, – проговорил он, совсем как Гавейн.