Гвиневера. Осенняя легенда
Шрифт:
– И о чем же они говорили? – поинтересовалась я, опускаясь напротив него на лавку, так близко, как будто сама участвовала в испытании.
– О многих вещах, ваше величество. О своих приключениях на дороге. О том, что они искали, и что из этого вышло. Просто ответы на внезапно возникающие вопросы.
Араб поднял кубок, который я перед ним поставила, и тщательно понюхал содержимое. Его брови поднялись, он пригубил вино, стал смаковать его, потом проглотил и радостно выдохнул.
Я еле удержалась от смеха. Этот ритуал часто демонстрировал нам и Кэй, и мне он всегда казался забавным.
– И что выражали эти вопросы? – спросила я, возвращаясь к Граалю.
– Их самих. О людях много узнаешь по их отношению к какому-либо делу. Персиваль теперь – юноша, у которого две цели в жизни: он хочет быть принятым в члены Круглого Стола и найти грааль. В некотором роде они противоречат друг другу: Круглый Стол – лучшее место в материальном мире, а грааль – наивысшее достижение в духовной сфере. Но несоответствие целей ему не приходит в голову, и он продолжает считать, что они совместимы.
Паломид замолчал, чтобы облизать пальцы, а я взяла с блюда кусочек сыра и стала не торопясь есть его.
– А Галахад?
– Он чистый дух. Широкий и мощный в мирском понимании. Он всецело сосредоточен на поисках Грааля. И я думаю, он ближе всех к тому, чтобы проникнуть в его сердце.
– В самом деле? И что же он может найти? Паломид красноречиво приподнял плечи, как бы говоря, что об этом знать не дано никому, но в следующий миг возвел глаза к потолочным балкам, словно надеясь найти ответ там, среди окороков, вяленого мяса и связок лука.
– Рассказ о священном сосуде существует у многих народов, миледи. Сарматы говорят о горшке Нартиамонга, который кормит безгрешных, последователи Заратустры – о чаше Ямшида со всеми тайнами мира. Думаю, что грааль – это зеркало, отражающее правду о жизни любого человека – характер, пристрастия… душу, если хотите. Я уверен, что все, кто переживет это испытание, выйдут из него другими людьми: некоторые станут лучше, другие хуже, но всех затронет то, что они обнаружат в ходе поисков.
– В таком случае грааль внутри каждого из нас? – спросила я, помня то, о чем пыталась мне рассказать Богиня.
Секунду араб изучал мое лицо, пытаясь прочитать на нем, как много значения я придавала своему вопросу.
– Исключительно. Это сущность естества каждой личности. И поэтому каждый откроет для себя разное. А что они сделают с найденным, зависит от их искренности. Искренности… по отношению к миру и самим себе. Действия честного человека – естественная реакция на движения его души, как тень от дерева. В конечном счете связь между истинной природой человека и тем, как он живет, определяет, сумел ли он найти свой грааль. К сожалению, все мы склонны себя обманывать – видим правду, но называем ее другими именами. В определенном смысле, – заключил он, и его глаза сверкнули соколиным взором, – познать себя до конца – это первейшее испытание, которое ставит перед нами бытие, и не всякий способен его выдержать.
Паломид учтиво улыбнулся и поднял свой бокал.
– За все наши испытания. Да хватит у нас честности взглянуть на то, что мы обнаружили, и смелости, чтобы это принять.
Я улыбнулась в ответ,
…Даже в последние дни здесь, в камере, у меня не хватало времени для философствования. Для воспоминаний – да. Но не для размышлений, к каким привыкли Паломид и Ланселот. Наверное, как и поиски грааля, это не у всех в судьбе.
– Я часто думала, а почему ты не отправился на испытание? – спросила я Гарета, и по его лицу пробежала легкая тень.
– Часть моей души желала этого, миледи. Но Линетта должна была скоро рожать, и я не решился ее оставить. К тому же постоянно возникает то одна проблема, то другая, и на все не хватает времени. А сейчас мне кажется, что, наверное, так было и лучше. – Он тяжело вздохнул, как человек, который размышляет, не совершил ли он ошибки. Потом встрепенулся. – Дрова кончились. Сказать стражнику, чтобы принес еще?
– Почему бы и нет? – Я знала, что до утра мне уснуть не удастся.
Пока приглушенно скрипели дверные петли, я отошла к окну, открыла ставни и взглянула в небо своего детства.
…Просторный, высокий северный небосвод.
Он всегда мне казался богаче – синева глубже, ночь чернее, – чем тот, что укрывал юг. Свежий ветер разогнал облака, и теперь, когда зашла луна, белые звезды засверкали с новой силой. Что-то около часа осталось до рассвета.
Я поежилась, вернулась обратно на соломенный тюфяк и укрыла одеялом ноги. Гарет подкинул в очаг две охапки яблоневых поленьев. Мысль, что меня, королеву, приговоренную за измену к костру, кто-то должен был обеспечивать самыми изысканными и душистыми дровами, показалась мне трогательной и смешной одновременно. Но, кажется, это и было сутью человеческой сущности – горечь и извращенность, нелепость и великолепие – и все одновременно.
– Гарет, а ты помнишь, как в Камелот с новостями о граале вернулся Борс?
25
БОРС
Если Паломид вернулся с незаметной осторожностью, Борс стал центром всеобщего внимания, когда майским днем вел свою лошадь по мощеной дороге. Белокурый бретонец двигался не спеша, как человек, чьи зимние боли и горести прошли с наступлением нового жизнерадостного сезона. Он свернул к конюшне как раз тогда, когда из ворот амбара появился Лионель. При виде друг друга братья на секунду застыли.
– Слава Богу, – радостно воскликнул Борс. – Я уж думал, ты мертв.
Лионель ничего не ответил, но с леденящим душу воплем кинулся к брату. Борс бросил поводья и раскрыл было ему объятия, но тут же оказался на земле. Лионель налетел на него, точно смерч, бил по щекам и груди, царапался и кусался. Вмиг собралась толпа мальчишек с конюшни и принялась подбадривать катающихся в грязи и конском навозе мужчин.
На шум из амбара выскочил Бедивер, но, как рассказывал мне потом, не нашел нужным разнимать драку, когда понял, что братья под стать друг другу по силам.