Гвоздь в башке
Шрифт:
Италийцы, опознавшие вождя своих смертельных врагов, попытались вскинуть Александра на копья, дабы их торжество могли разделить все соплеменники, но это не удалось – слишком массивен был он сам и слишком много весили его золоченые доспехи.
Перегрин Протей, минотавр
Я и сам не собирался задерживаться в теле Александра Двурогого чересчур долго, но италийцы вышибли мою душу так бесцеремонно и так жестоко, что фантомная боль в костях и мягких тканях (на самом деле напрочь отсутствующих) донимала меня потом даже в ментальном пространстве.
А
Зато я получил представление о делах, творящихся в нынешнем реальном мире, столь не похожем на другой реальный мир, где рождались, жили и умирали бесчисленные поколения моих предков и где я, еще будучи Олегом Наметкиным, узрел свет солнца, научился ходить, овладел грамотой, сделал первую затяжку, познал плотскую любовь, разочаровался в химических науках и неизвестно за какие грехи получил гвоздь в голову.
Кроме того, можно констатировать, что теория о неизменности и предопределенности исторического процесса оказалась блефом. Случилось так, что вопреки предопределенности в схватке Тесея с Астерием победил последний, и в новой реальности род человеческий угасает, а род быкочеловеческий, наоборот, бурно процветает, о чем можно судить хотя бы по состоянию соответствующих генеалогических древес.
Вот и сейчас меня уносило в будущее с такой скоростью, словно я оседлал пушечное ядро. Надо было спешно прервать этот сумасшедший полет, ибо все мои интересы сосредотачивались в прошлом, а точнее – в середине тринадцатого века до нашей эры.
Впрочем, о принятых среди людей эрах и эпохах сейчас можно говорить только чисто условно, как, например, о календаре майя. Было, да быльем поросло.
И опять переход в реальный мир прошел безо всяких любовных сцен и сладострастных потуг.
Все совершилось на диво быстро и буднично. Мгновение назад в виде нематериальной субстанции я еще пребывал в ментальном пространстве, а вот сейчас сижу себе на жесткой скамейке в огромном сумрачном зале.
Хотя не стоит забывать и о том, что как раз в этот момент селекционеры с бычьими мордами в принудительном порядке оплодотворили моим семенем женщину человечьего племени, и в большом семействе минотавров скоро следует ждать прибавления (притяжательное местоимение «моим», естественно, относится не ко мне, а к существу, в тело которого я только что вселился).
Но вернемся, как говорится, к нашим баранам… Про жесткую скамью и сумрачный зал я уже, кажется, упоминал. Добавлю, что в глубине зала располагался жертвенник Посейдону, а компанию мне составляли свыше дюжины так называемых кефалогеретов, нынешних хозяев этого мира.
Все присутствующие, включая меня, были босы, облачены в грубые суконные плащи, а вместо оружия имели при себе суковатые посохи, всегда отличающие праздношатающихся бродяг от оседлого населения.
Однако я не был ни бродягой, ни нищим. Я ощущал себя сытым, здоровым и полным сил.
Вот только уверенности почему-то не хватало. Не той сиюминутной уверенности, связанной
Лично для меня это был хороший знак – вполне возможно, что нынешние дела потомков Астерия обстояли совсем не так успешно, как им хотелось бы.
Между жертвенником и отведенными для нас скамьями расхаживал минотавр, которому лучше следовало бы посидеть, а то и полежать. Он хромал сразу на обе ноги, причем по-разному – на левую припадал, а правую волочил.
Зрелище создавалось довольно комическое, однако все присутствующие слушали калеку затаив дыхание, пусть и не из уважения к нему, то хотя бы из страха за собственное благополучие. Если гневливый Зевс или буйный Посейдон, испепелив очередного ослушника, всякий раз раскаивались в содеянном, то этот достойный жалости урод никогда ничего никому не прощал, полагая милость таким же пороком, как трусость или леность.
Не знаю, как именовалась его должность у минотавров, но в римской иерархии ей соответствовал ранг верховного понтифика, то есть высшего авторитета во всем, что касается вопросов веры.
– А теперь обратите внимание сюда, – колченогий приблизился к низкому обширному столу, на котором была представлена рельефная географическая карта, вылепленная из разноцветного воска.
Австралии, Антарктиды и обеих Америк на ней, слава богу, не было и в помине. Точно так же, как Малайского архипелага, Японии и Сибири.
Китай начинался сразу за Уральским хребтом. Индия размерами превосходила Африку, похожую не на продолговатую редьку, а на круглый помидор. Достаточно достоверно была изображена только Европа, а в особенности – Средиземноморье.
– Каждый кефалогерет обязан денно и нощно помнить о великой цели, завещанной нам праотцом Астерием, – продолжал колченогий бесцветным голосом. – Цель эта состоит в завоевании господства над всей Землей, а потом, если провидению будет угодно, то и над небесами… Я не оговорился. Все мы прямые потомки Астерия Непобедимого, в отличие от жалких людишек, по происхождению равны богам, а это значит, что наше законное место находится среди Олимпийцев.
Никто не посмел возразить колченогому, хотя некоторые из присутствующих обменялись многозначительными взглядами. Сам он, склонившись над картой, подслеповато всматривался в очертания материков, а потом вдруг выбросил вперед правую руку, пальцы которой были скрючены наподобие когтей хищной птицы.
– Печально, что за без малого десять веков мы сумели покорить только Европу, Ливию и часть Азии. Борьба оказалась куда более трудной, чем это могли предположить самые скептические умы. Число кефалогеретов, нашедших в этой святой борьбе геройскую смерть, не поддается подсчету. Я знаю, что погребальные костры горят и в этот момент. Здесь, здесь, и здесь, – он поочередно ткнул рукой в центр Африки, в основание Индостана и в Скандинавию. – Наши войска повсюду продвигаются вперед, хотя и встречают ожесточенное сопротивление варваров… Но это все проблемы внешние, а мы собрались здесь для того, чтобы обсудить проблемы внутренние.