Гвозди

Светало! А мы все не идем домой.

Все смотрим пьяными глазами,

Как свет и ночь ведут свой бой,

Как чахнет прошлое за нами.

Как из квартирок выползают,

Гонцы начертанного дня.

Как ветер гулко завывает,

На гнутой шее фонаря.

Как стонет полная луна,

В предсмертном предрассветном крике.

Тоски и ярости полна –

Ей умереть пришлось на пике,

Все

того, к чему стремилась.

Ради чего взбиралась ввысь.

Она с кончиной не смирилась,

К прыжку готовится как рысь.

Чтоб ненавистное ей солнце,

Не смело больше выползать.

Чтоб не тревожила оконца,

Где людям хочется поспать.

Но солнце лезет все упрямо.

Рассвет все тянет за собой.

А мы устали, и мы пьяны,

Нам, кажется, пора домой.

Я видел, как рушится мир!

Как разлетается в клочья все, что мы знали.

Как люди падали на землю без сил.

Как ногами топтали забытое знамя.

Как падали звезды на землю бессильно.

Как рушилось небо под гнетом ночи.

Как осыпались со стен белила.

Как рассыпалось то, что казалось прочным.

Как за мгновенье уничтожилось все,

Что строилось, до того, годами.

Мы не смогли создать своего.

Не сберегли, что создано было не нами.

И вот наступил тот злосчастный день,

Когда осыпались на землю витрины.

Исчезло все. Ничего не осталось.

Лишь мы сидим на руинах.

Я торопился познать людей.

Спешил им навстречу наивно.

Будь-то праведник, или злодей,

У всех искал я любви взаимной.

Открывал свою душу каждому.

Принимал их в своей обители.

Страшась не узреть в них важного,

Почитал как своих родителей.

Теперь не ищу виноватых. Нет.

Их поиск подспорье для глупости.

Но за множество прожитых мною лет,

Я не нашел ничего, кроме лжи и трусости.

Поймите ж, наконец. Я не поэт!

Я выходец из городских квартирок тесных.

Во мне возвышенности нет.

Я лишь дитя, идей телесных.

Земель чудесных я не видел.

Словам искусным не научен.

Я весь невзрачен и обыден,

А голос мой, как лязг не звучен.

Я не хочу менять умы,

Судить о святости и зле.

Но помните, что как и вы,

Жил тоже на земле.

Сквозь проходную,

как сквозь мясорубку,

Ползу среди серой рабочей массы.

Уставшие лица, пальцы-обрубки,

Кивки голов седовласых.

На грубых робах застывший пот.

На спинах боль приютилась.

Молча идем мимо старых ворот,

А в небе луна заблудилась.

Затем автобус, такой же усталый,

И давно заслуживший отдых.

Оттуда, где юность наша пропала,

На брошенных всеми заводах.

Дальше домой, в наши тесные клети.

Бетонные норы, где холод завелся,

К нашим усталым женам и детям,

Что придут нам на смену, когда мы загнемся.

Утром проснемся, раньше чем люди,

Чей ласковый сон рассветом укутан.

И лица умоем вязким как будни,

Липким и черным мазутом.

И пойдем по дорогам, что мы положили.

Мимо зданий нами построенных.

Стоять у станков ради чьей-то наживы,

И чьей благости мы не достойны.

Вместо вас мы запустим стальные составы.

Вместо вас черноземы распашем.

Вместо возведем дворцы золотые.

Вместо вас мы на войнах поляжем.

Вместо вас укротим мы стихию лихую.

Вместо вас ковшами в недра вгрыземся.

Вместо вас покорим мы высоты любые.

Вместо вас в небеса вознесемся.

И не нужно нам жалости вашей.

То, что наше мы сами клещами вырвем.

Нам ни Бог, ни сам черт не страшен.

Мы не жили, а значит не вымрем.

Нас не вспомнят в помпезных хвалебных речах.

Мы для всех лишь серая масса.

Но помните! Мир ваш стоит на сутулых плечах,

Проданного рабочего класса.

Живем, ни в чем мы не уверенны,

Страшась угаснуть прежде времени.

И ночью долгой слепо верим,

Что сможем, однажды к звездам взлететь.

Вот только не знаем, зачем они светят,

Если некому больше на них смотреть.

Привет, неизменно любимый город!

Я не видел тебя семь дней.

О чем без меня тут идут разговоры?

Не тяни, расскажи поскорей.

Как ты тут? Устоял? Уцелел?

Знаю ждал моего ты прибытия,

Чтоб сказать: Белгородский район – обстрел.

Срочно спуститесь в укрытие.

Ты прости мне измену мой милый.

Я был далеко, с другой.

Она ночами меня не будила

Грохотом над головой.

Знаю рад снова стать ты моим приютом.