Х-ассенизаторы. Запрещенный угар

Лютый Алексей

Маммиды за стенами “тарелки” то ревели от восторга после очередной реплики Насана, то распевали какие-то национальные песни, больше похожие на брачный зов индийского слона, то возносили “герою-охотнику” хвалебные речи, а иногда начинали скандировать, требуя показать им пойманного зубоскала. Именно во время таких воплей Сара Штольц и вышла в переходный отсек, дабы сменить капрала. Услышав, что именно орут аборигены, девушка на секунду застыла в дверях, а затем бросилась назад, оставив удивленного таким поступком Кедмана в одиночестве.

– Сергей,

я, кажется, знаю, что нам нужно делать! – заявила разведчица, врываясь в рубку.

– Ты хочешь сказать, что для создания атмосферы праздника аборигенам не хватает стриптиза в твоем исполнении? – не сдержался от язвительности Пацук.

Сара только обожгла его уничтожающим взглядом, но отвечать не стала.

– Я знаю, как заставить зубоскала сотрудничать с нами, – твердо заявила она Шныгину, перестав обращать на Миколу внимание. Тот насупился.

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался старшина и, когда Штольц изложила свой план, спросил: – А тебе не кажется, что это слишком рискованно?

– Нет, думаю, мы справимся, – ответила девица и ехидно улыбнулась Пацуку. – Правда ведь, милый?

Микола поперхнулся, а старшина заржал, глядя на вытянутую физиономию потомка запорожцев. А затем, не дожидаясь, пока есаул начнет комментировать его поведение, повернулся и пошел в каюту, где содержался зубоскал. Открыв дверь, старшина замер на пороге, глядя на серебристо-голубого зверя, застывшего в вызывающей позе.

– Итак, я слушаю, – тоном университетского профессора, принимающего у нерадивого студента экзамен, поинтересовался зубоскал.

– Ты свободен, – спокойно ответил старшина.

– Не понял, – оторопел зверь, явно отказываясь верить своим ушам.

– Свободен, говорю, блин! – рявкнул Шныгин. – Ты уже всех достал своими воплями, так что можешь проваливать на все четыре стороны. Исчезни, еври бади. Ты нам не нужен, тем более что мы и без тебя уже узнали все, что хотели. Вали! – Старшина сделал шаг в сторону, освобождая зубоскалу путь, но тот, вместо того чтобы броситься наутек, попятился к стене.

– Эй! Эй, эй!! Мы так не договаривались!!! – испуганно завопил зверь.

– А мы никак с тобой не договаривались, – отрезал Шныгин. – Ты сказал, что не будешь с нами говорить, еври бади, так можешь и не говорить. Ты нам не нужен, а в таксисты мы не нанимались. Поэтому, если хочешь уйти, иди.

– Так там же эти… дикари! – возмутился зубоскал. – Нет уж, я к ним не пойду. Либо вы меня отвезете назад, либо я из этого помещения не выйду.

– Ты так думаешь? – удивился Шныгин и схватил полутораметрового зверя за холку. – А кто тебя, блин, будет спрашивать?

Кедман, придерживавший внешнюю дверь переходного отсека на тот случай, если аборигены озвереют от наглости Хаарма и тот будет вынужден срочно бежать с поляны, обернулся на шум открывающихся внутренних створок. Привыкший никому и ничему не доверять, капрал поначалу почти все свое внимание уделял толпе аборигенов, наблюдая за расходящимися створками вполглаза. Однако то, что предстало

его взору, было настолько ошеломляющим, что Джон на секунду забыл о всякой осторожности и выработанной за годы службы привычке иметь глаза на затылке. Застыв, как памятник Ильичу, капрал удивленно таращился на Шныгина, вытащившего в тамбур упиравшегося и визжащего зубоскала.

– Пшел вон, скотина! – рявкнул старшина и одним мощным рывком вышвырнул зверя на улицу. – Джонни, задраивай отсек.

Капрал, даже не осознавая, что делает, нажал на кнопку, закрывавшую внешние створки, и тут же в тамбур влетел Пацук, нагруженный резиновыми дубинками и прозрачными пластиковыми щитами. Появление есаула, оснащенного таким образом, еще больше озадачило Кедмана. Капрал послушно взял предложенный ему щит и дубинку и лишь после этого спросил, что происходит.

– Подожди, скоро узнаешь, – фыркнул Сергей. – По моей команде выскакиваем наружу и разгоняем аборигенов. Только смотрите, никого не покалечьте!

Зубоскал, естественно, понятия не имел, что происходит у него за спиной. Сначала, продолжая визжать, как перепуганная свинья, серебристо-голубой зверь принялся молотить когтистыми лапами в дверь переходного отсека, даже не обратив внимания на то, что толпа аборигенов при его появлении сразу стихла. А когда зубоскал сообразил, что над поляной нависла гнетущая тишина, он очень медленно обернулся, чтобы увидеть, как маммиды тоже очень медленно подступают к нему.

– Спать, уроды! – тут же завопил зверь. Парочка аборигенов свалилась на траву и захрапела.

– Спать, козлы!!! – снова рявкнул зубоскал. Еще три жертвы.

– Всем спать, я приказываю! – в третий раз заорал он. – Даю установку: у вас заплетаются ноги и расплетаются шнурки! Вы все хотите спать и, когда уснете, избавитесь от пьянства, наркомании и табакокурения…

– Я тебе избавлюсь! – перекрывая вопль зубоскала, зашелся в истерике Хаарм. – Я тебе сейчас так избавлюсь от пьянства, что ты мне до конца жизни будешь отрабатывать убытки, изображая говорящую свинью в ближайшем цирке!

Науке неизвестно, почему маммиды в тот день так и не уснули. То ли отчаянный вопль небесного привел их в чувство, то ли зубоскал просто физически не мог справиться с большой толпой, а может быть, причина заключалась в том, что почти ни одной трезвой морды среди аборигенов в тот день не было.

Какой из трех вариантов верный, выбирать вам. А здесь можно лишь добавить, что толпа маммидов, вместо того чтобы впасть в транс, рванулась вперед.

Нет, ничего плохого сделать зубоскалу они не хотели. Просто, веками оставаясь недосягаемым, серебристо-голубой зверь стал вызывать у аборигенов страстное и благоговейное желание прикоснуться к его шкуре. Поначалу так оно и было. Прижав ошалевшего зубоскала к люку переходного отсека, маммиды с невероятным восторгом в глазах старались коснуться странной шерсти мифического существа. При этом они даже не очень толкались, добровольно уступая очередь всем желающим.