Ha горных уступах
Шрифт:
— Ну, как коза на вкус? — спрашивает Рузя у Ульки.
Улька закусила губы, а Викта говорит:
— Эх! она уж больше не будет блеять. Съесть я ее съела, и еще буду, — а только жаль мне ее.
— Эх, детка, — говорит Куба Водяной, — если б человек жалел обо всем, что не так, как быть должно, он бы скоро целое море наплакал!
Вздохнул, плюнул, и все тронулись дальше.
Идти нужно было по скалам, по сосновым лесам, из лесов опять в скалы; пришлось пробираться
— Тятька! — кричит Викта. — Сдается мне, упаду я!
— Не смотри вниз, под ноги.
— Ой! И какая же там пропасть! — кричит Рузя и смотрит вниз.
— Того и гляди, ногти оборвешь, цепляясь, — кричит Улька.
— Держитесь! Дер-жи-тесь! — напоминает Куба Водяной. — Если кто из вас вниз полетит, вдребезги разобьется!
— У меня словно ног нет! — кричит Викта. — Словно я по воздуху лечу!
— Смерть под тобой! Не смотри вниз!
— Эх! как летит! — кричит Рузя, столкнув ногой камень.
— Как шумит!..
— Разбился!
— Сколько сорвалось за ним!
— Как гудят!..
— Как гремят!
— Тррр!..
— Смотри, смотри — вода!..
— Озеро!
— Как блестит!
— Как солнце на нем играет!
— Тятька! тятька! Видишь — озеро!
— Вижу.
— А как далеко, внизу!
— Живым не долететь…
— Только чернеет и горит!..
— Ветер от него тянет.
— Не от него, а от скал!
— Тятька! Тятька! Видишь?! Козы! Козы!
— Где?
— Там! Выше! Вверх смотри! Вон, где эта скала! Такая лужайка зеленая!
— Вижу! Вижу!
— Где же? Где они?..
— И-и-и… хи!.. гей!..
— Вижу!.. И я вижу!.. Эй! вот бы нам!
— И-и-и… гей!.
— Песок столбом поднялся!
— Одна, две, три, четыре…
— Пять, восемь, десять, одиннадцать!..
— С пятнадцать будет!
— А то и больше!
— Тринадцать!
— Да ведь мы их уж больше насчитали!
— Двадцать одна! — отозвался Куба Водяной.
— Ишь! Ишь! Двадцать одна.
— Пропали в горах…
— Словно их никогда и не было…
— Так и с благословеньем Божьим бывает, — сказал Куба Водяной.
По ребрам скал на скаты, — по песку, по каменным осыпям шли они к перевалу.
— Тут хоть голова не кружится! — говорит Викта.
— Там казалось, что так и полетишь вниз, — говорит Улька.
— Крылья бы пригодились, — говорит Рузя.
— Что значит на сосну влезть — в сравненьи с горой!
— Или на ель!
— Сто сосен нужно было бы поставить одну на другую…
— Тысячу!
— А то и сто тысяч!
Вышли к
— Тятька! Ради Христа! Да это сон, что ли?.. — кричит Рузя.
— Липтов!
— А что это там белое?
— Город… дома…
— Словно поле…
— Как светло там!
— Никогда у нас солнце так ясно не светит!
— Какая равнина…
— По левой руке Спиж, по правой Орава.
— Какие леса!..
— А там? Что за горы?
— Нижние Татры.
— Выше, чем наши?
— Ниже.
— Ишь, какой большой мир тут!..
— И не скажешь, что он такой может быть!..
— И огромный какой!
— В длину! В ширину!
— И красив же!
— Эх, Господи!.. Как красив!..
— Веселый!
— Смотреть радостно!
— Туда пойдем, вниз?
— Посмотрим!
— И-и-и… гей!..
— Голос пропадает…
— Страшно тут, пусто вокруг.
— Какие скалы над нами!
— Точно церкви!
— А сюда можно пройти?
— Нет! Таких лужаек много на Польском Гребне.
Снова поели козы.
Куба Водяной знал о Батыжовецкой Долине, знал, что есть там шалаш; когда он был молод, он пас тут одно лето овец у липтовского горца. Давно. Свернул он от Железных Ворот к Батыжовецкой Горе, спустился к Кончистой, с маленькому озерку, перешел через хребет; а потом спустился вниз, карабкаясь по скалам. Солнце скоро должно было зайти. Всю Липтовсвую долину солнце словно засыпало золотыми фиалками.
Куба нашел шалаш: недалеко от озера.
— Тут мы ночевать будем, тятька?
— Тут!
— А завтра дальше пойдем?
— Посмотрим.
Ночь, день и еще ночь отдыхал Куба Водяной со своими девками. Уж и коза к концу пришла. Утром, после второй ночи, в Батыжовцах, в деревне, поднялся переполох. Из стада, что паслось под Татрами, пропал вол. И переполох с того дня все рос в околодке. То на странствующего купца кто-то нападет в лесу, убьет и ограбит, то подкрадется к деревне, или к городу, заберет там все, что можно, — то из стада пропадет вол, корова, овца.
Кто?! — как?!
Раньше, бывало, разбойники нагрянут из Польши, из-за Татр, ограбят корчму, или усадьбу, украдут быка и уйдут туда, откуда пришли, а эти сидят на месте. Где?
Уж холодно становилось, а они все сидят. Грабежи, убийства сыпались так, словно Татры извергали их из себя и поглощали обратно. Околодок весь дрожал.
А тем временем девки Кубы Водяного подобрели, оделись в новые рубашки и юбки; а в шалаше между камнями яму вырыли, куда прятали медь, серебро, золото, кораллы.